Священный Байкал. Шесть рассказов Аркадия Машковцева.

Разговоры обо всем. Свободные темы.

Модераторы: гаврош, mr ego

torop7
 
Сообщения: 7
Зарегистрирован: 01 май 2019, 04:23
Репутация: 3

Священный Байкал. Шесть рассказов Аркадия Машковцева.

Сообщение torop7 » 07 май 2019, 13:24

В память об Аркадии Машковцеве.

События более 30 летней давности.

Рассказ первый.

Священный Байкал

Славное море, священный Байкал!

Смотрю по телевизору передачу про озеро Байкал: как рыбаки на прозрачном и гладком льду подымают сети с глубины 200-300 метров, где в данный момент обитают и кормятся рачком-бокоплавом, бормышем косяки серебристого байкальского омуля. Это одна из деликатесных рыб Байкала, на которую разрешен промышленный лов. Рыбаки голыми руками на сорокаградусном морозе выбирают из сетей эту красивую рыбу, бросают на лед, тут же оглушая ее деревянной лопаткой, чтобы она не теряла своих вкусовых качеств. В стороне с важным видом один из рыбаков пластал вдоль хребта омуля, развернув его – солил, перчил, давал подмерзнуть несколько минут. Подзывал очередного рыбака, наливая ему сто граммов спирту (потому что водка просто бы замерзла при такой температуре). Рыбак, чтобы согреться на морозе, выпивал свою порцию неразведенного спирта, отлив несколько капель Бурхану, и смачно закусывал омулем… И так захотелось увидеть чудо-озеро Байкал и попробовать самому эту деликатесную рыбу, оказаться вместе с этими суровыми людьми – и мечта о Байкале захлебнулась на 10 лет.



Самолет АН-26. Под крылом раскинулось необъятное белоснежно-ледяное царство Байкала. Трещины хаотичными линиями рассекли весенний лед Байкала. Бурхан – хозяин Байкала – просыпается после длинной зимы, ворочается подо льдом и мелкими землетрясениями вспарывает метровую толщину льда становыми трещинами, и яркое солнце не дает им замерзнуть (хотя ночью температура еще до минус пяти градусов).

Разглядываю в иллюминатор огромные поля нагроможденного льда; удивляясь силе Байкала, сердце замирало. Бесконечные ленты ледяного тороса: здесь обитает и зимует байкальская нерпа, продувая во льду отдушины, чтобы дышать после ныряния на глубину до 300 метров за жирной рыбой голомянкой, которая тает на солнце, превращаясь в жирное пятно. В больших торосах, под снегом, есть у нерпы и большой булдузяк – до метра в диаметре – для рождения потомства, 1-2 бельков, у которых через 2-3 месяца после линьки вырастает красивый серебристо-синий мех. И белька, вес которого доходит до 30 килограммов, уже уважительно называют куматканом. Он становится предметом охоты местных жителе не только за красивый мех, но и за вкусное мясо и целебный жир (до 5-7 килограммов с куматкана). Охотники заготавливают жир, едят его круглый год, жаря на нем рыбу и картошку. Живет нерпа до 50 лет. По весне самки спариваются с оргалами (самцами нерпы), образуя большие собрания.

Рассказывал мне все это сосед-пассажир с загорелым до черноты лицом от активного весеннего солнца: ведь Байкал находится на 450 метров выше уровня океана.

Аэропорт поселка Нижнеангарска с населением до 7000 человек – в основном это рыбаки и охотники, смесь русских казаков, которые пришли на Байкал в 1630 году, бурят, эвенков и красных тунгусов. Северная точка Байкала, где впадает в него две реки, Кичера и Верхняя Ангара, образуя дельту сор площадью до 23 квадратных метров, - рай для водоплавающей птицы: уток, гусей, журавлей, которые большими косяками летят сюда весной. И сейчас воздух был наполнен криками пролетающего низко табунка гусей.

И вот он, берег Байкала – необъятная даль, огромный могучий и, как оказалось, очень опасный, в толстом белом панцире льда. Нескончаемый в своем ледяном величии – завораживает, предупреждает синими метровыми трещинами, убегающими вдаль, дышит холодом. А над ним бездонное синее небо. Красиво. Сурово.

- Двадцатое мая, а кругом лед и горы все белые, - вырвалось у меня вслух.

- А гольцы (вершины гор – авт.) у нас круглый год белые, даже летом, - сказал сидевший на берегу рыбак, узнав во мне пришлого. – Видишь, Бурхан уже устал ворочаться, пыхтит, пытается взломать ледяные поля мелкими землетрясениями.

- Да, я слышал этот непонятный гул с Байкала, шевеление льда и мелкое подрагивание земли под ногами.

- Наш Байкал – особенный. Лицо умоешь, поздороваешься , посидишь с ним наедине, поговоришь – и на душе полегчает. Сколько людей знал он и сколько забрал за жадность и неуважение к себе за свой двадцатимиллионный век. Триста тридцать шесть рек и ручьев впадает в него. Только одна Ангара на юге – единственная непослушная дочь Байкала – уносит за секунду две тысячи кубометров его кристально чистой воды.

А вон Верхняя Ангара. Видишь? – промоина в устье течением бормыш уносит: там и омуль косяками собрался. Если хочешь половить омуля, приходи завтра в четыре утра. Да бутылку водки возьми, чтоб поздороваться и оказать уважение хозяину моря. И не называй его больше озером – обидишь Бурхана, фарта не будет, - говорил рыбак, наматывая толстую – 0,4-0,5 – леску на тридцатисантиметровую палку-рогульку и привязывая к концу лески большой тройник, обмотанный золотистой фольгой и красной ниткой. – Володя я. Тунгусом кличут. Завтра в четыре утра будем омуля ловить – за ночь лед подмерзнет. Жду утром, да не забудь взять, что я сказал, - Бурхана надо уважить.



Я искал место на ночлег, не переставая думать, как же такая красивая рыба омуль может клюнуть на такую грубую снасть.

Четыре утра. Берег Байкала. Небольшой морозец. Тунгус уже ждет. Протянул мне обещанную снасть, деревянную палочку с леской и огромным тройником.

- Водку-то взял? Пошли, увидишь, как рыбаки собираются на льду.

Отойдя метров четыреста от берега в сторону речной промоины, остановились примерно в ста метрах от нее. Полуметровая трещина тянулась вдаль, разбегаясь еще на несколько , а вдоль этих трещин уже стояло до ста рыбаков, подергивая удочками-мотыльками. Я делал все, как учил меня Тунгус. На противоположном восточном берегу Байкала вывалился огромный шар – холодное красное солнце. Стало слепить глаза миллионами искринок, отражающихся ото льда. Мал уже верхний слой льда – десять сантиметров, а внизу одни метровые иголки.

- Как растает лед сверху, надо сразу уходить. И очки тебе надо было черные взять – глаза испортишь, - сказал Тунгус, одев себе на нос два темных стекла от бутылки, примотанных синей изолентой к деревянным палочкам с дужками из проволоки для ушей.



И все время – 27 лет, – живя на Байкале, я поражался находчивости и смекалке местных жителей. Мне кажется, они могут все, если у них есть хотя бы нож и кусок лески.

Помню один случай. Заворачиваем за реку Томпа: поехали на охоту, привязав лодку.

- Да мы недолго, - говорит Тунгус, - ничего не бери. Посмотрим, на солонец ходит зверь или нет.

Берем оружие только на случай встречи с медведем – изюбр днем очень осторожный – и соль. Прошли больше километра вдоль берега. Вода спала и стала очень прозрачной. То здесь, то там в ямах виден черный красавец хариус. Остановились.

- Сейчас мы вас поймаем на рожню, - бормочет Тунгус.

Я ругаю его, что не дал взять спиннинг и рыболовные снасти. А Тунгус спокоен. Считает, сколько маток и самцов приходило на солонец, по размеру следа.

- Ходил, ходил благородный олень-изюбр, - все шепчет Тунгус.



По следам вытаскивает запрятанный кол, бьет дыры, засыпая туда соль.

- Ну, пошли к яме, хариуза ловить. Чем ловить? - сейчас придумаем. Срезай шест листвяный.

Сам, снимая шапку, из-под козырька достает иголку и ниткой и кусок лески. Нагревает спичкой иголку, воткнув ее в деревянную палочку, и гнет из нее крючок. Иголка, мягкая, податливая, гнется что-то наподобие крючка. После Тунгус эту иголку закаливает, снова нагревает и опускает в воду.

- У меня волосы в паху рыжие – фартовый я. Я же красный тунгус.

Снимает штаны, срезает пучок волос и ниткой прикручивает к самодельному крючку, распушает – вот тебе и мушка. Привязав мушку к леске, начинает подкрадываться к яме. Опуская мушку на воду и бороздя ею поверхность воды (ну настоящая стрекоза: сядет, помашет крыльями и дальше полетит). Хариус не заставил себя долго ждать – молнией блеснул из глубины. Удочка изогнулась в дугу. Мои опасения, что снасть лопнет и разогнется самодельный крючок, были напрасны. И вот уже красавец хариус, «черныш» назвал его Тунгус, бьется на берегу. Обловив две ямы, добыли до десятка «хариузей».

- Аккуратно вспарывай брюхо. Смотри, нет ли икры.

Строгает сырые лиственные палки для рожни. Через десять минут мы поедали жаренных в собственном соку хариусов. Я похвалил Тунгуса, и его понесло: он содрал толстый кусок бересты с березы – примерно 30-40 сантиметров, свернул его туго воронкой, сделал надрезы и закрепил – вот тебе и чайник. Зачерпнул воды.

- Да этот чайник сгорит на костре.

- Посмотрим, - сказал Тунгус. – Рви для заварки иван-чай да смородиновый лист.

А в костре уже нагревались несколько камней-голышей с берега реки. Воткнув наш березовый чайник в песок, двумя палками-рожнями Тунгус опустил туда раскаленные камни. На пятом вода закипела. Такого ароматного чая я еще не пил. Пусть там был пепел от костра и сверху плавали угольки, но от этого вкус был своеобразен, и мне казалось, что он даже немного сладчит. Вот он какой, наш Тунгус!



Более ста рыбаков, подергивая мотыльками, привлекали омуля к тройнику «золотинкой» и «красным хвостиком».

- Ловится на подсап, а иногда и тройник заглотит, - говорил Тунгус с важным видом, вытаскивая очередного омуля.

И тут кто-то остановил мой кивок на середине. Я щипками потянул леску.

- Мотай на руки, как я, - кричал Тунгус, - видишь – все мотают.

Но я уже ничего не слышал. Вот оно, это серебристое большеглазое чудо: граммов триста было у меня в руках и смотрело не меня большими удивленными глазами.

- Молодец! – сказал Тунгус.

С промыслом и по-хозяйски взяв омуля, распластал его ножом на две половинки, густо посыпая солью и перцем. Не дав мне разглядеть и порадоваться на мою первую пойманную рыбу на Байкале

- Упромыслил рыбу – надо Бурхану брызнуть, - говорил Тунгус, уже разливая водку.

Сто грамм и вкус нежного, удивительно вкусного омуля, еще почти живого, теплом в животе унесли мою обиду на Тунгуса. И мелькнула мысль, что это со мной уже было: телевизор, студент, рыбаки на льду… Но только сейчас я сам поймал этого красавца омуля и съел его. То там, то здесь махали поочередно руками рыбаки. Привычно вытаскивали омулей, лопаткой оглушали рыбу, и ощущал себя одним из них.

Вдруг в метрах десяти то меня охнул рыбак и опустился на колени.

- Нерпу, наверное, нерпу зацепил! – кричал он, страшно ругаясь и с трудом удерживая удочку и леску, которая резала его руки.

И вот уже несколько помощников крутилось вокруг удачливого рыбака. Одни помогали ему советами, другие хватались за леску и, обжигаясь и режа руки, отпускали ее.

И мой напарник уже там , в рваных, без пальцев перчатках, перехватил леску и начал медленно выбирать и подтягивать эту нерпу. Но скоро дружный хохот рыбаков меня к ним. Для рыбака картина была на зависть: вместо нерпы на льду бился огромный налим, килограмм на десять. Тройник впился ему в анальное отверстие, когда он глотал целиком наших омулей. Тунгус с видом спеца объяснял, что «вот налим и греб всеми четырьмя мостами, удирал», хорошо хоть леска 0,5 выдержала. Подходившие рыбаки рассматривали налима. Хозяин сетовал, как он потащит его домой. Но Тунгус со словами, что без него он бы и не вытащил, быстро рапидовым ножичком вспорол налиму брюхо и вырвал почти килограммовую печень.

- Вот это макса! Давай, у кого спирт еще остался, максу покушаем с солью и перцем. Наливай водочки, - сказал он мне, - пока я макало сделаю. Милое дело – кусок хлеба, соль да перец, а все остальное нам Байкал даст.

Выпили, макнули куском печени в макало. Макса жиром расплывалась во рту, и ее вкус напомнил мне печень трески в масле. И я тоже, как местный абориген, ел эту вкусную, сытную максу налима с кровяными прожилками. Если изжога есть, то желчь только глотать надо с пузырем, очень горькая. Как губка впитывал я Тунгусью школу. Ведь он все умел и был самым ловким и фартовым, а я завидовал его жизни. Ну и что из того, что он ни разу не ходил в школу.

Зато школа жизни у него за десятерых городских жителей. Мне нравилась его уверенность и то, что рыбаки не спорили и не возражали ему. А я уже считал его своим другом и учителем по рыбацким и таежным делам, не зная тогда, что жизнь свяжет меня с этим человеком почти на 27 лет.

Сытно рыгая, как Тунгус, - это бурятское «спасибо» хозяину, - я, привычными движениями рук мотая, вытаскивал омулей второго десятка. В то время солнце, которое в пять утра выкатилось из-за гор, холодным красным шаром поднялось и пригрело лед, и он стал продавливаться ногами. Иголки шевелятся, верхний слой льда, который подмерз ночью, растаял.

- нужно уходить на берег, - говорил Тунгус, сматывая удочку.

Вокруг нас уже лежало на льду девятнадцать омулей, отливая синим серебром и искрясь на солнце. Я не разделял его мнения. Немного опьянев от водки и съеденных омулей, в рыбацкой эйфории, я потерял чувство осторожности, и мне очень не хотелось на берег. Казалось, клев омуля только начался. Но вдруг рыбак, который всех ближе находился к речной промоине, с криком взмахнув руками, опустился вместе с иголками под лед. Как будто там была вода, а не лед. Иголки сошлись над ним, подпрыгивая и шевелясь, не давая ему вынырнуть наверх, и этот круг увеличивался на глазах. Иголки, как живые, отделялись и отделялись ото льда. Остолбеневший, я не мог отвести глаз от этого живого круга пузырьков и иголок. Ужас медленно завладел моим телом. Казалось, что лед тоже расходится у меня под ногами.

- К берегу беги! – орал Тунгус, уже успевший скидать омулей в пакет.

От его толчка я очнулся и кинулся к берегу. Иголки то и дело уходили вниз под ногами. Проваливая до колена, я падал на живот, выдергивал ноги, с низкого старта опять бросался бежать к берегу. Рядом бежали рыбаки, падали, проваливались, выбирались, вставали и бежали, будто кланялись Байкалу, прося у него пощады за неурочный лов рыбы, за жадность, за свою беспечность.

Уже у самого берега я запнулся за сокуи, замерзшие осенние волны, и пластом упал на землю. Земля, земля! – и этот холодный берег показался мне таким родным и теплым, я гладил его рукой. Сердце выскакивало из груди от волнения и пережитого страха. Было трудно дышать, в голове билась одна мысль: «Жив, жив!» Байкал не забрал меня. С трудом до меня доходили слова Тунгуса:

- Хозяину Байкала, Бурхану, брызнули водочки, и живы остались.

Так вот ты какой, Бурхан, забираешь к себе не уважающих и нарушающих твой закон людей. На берегу творилось что-то непонятное. Толпа рыбаков, перебивая друг друга, враз что-то выкрикивала, материлась, доносились обрывки фраз, что «только дураки могут рыбачить на льду двадцатого мая. Да сегодня просто солнце сильно пригрело, и уже к десяти утра произошла распарка льда». Но в их голосах слышалось как бы оправдание себя за то, что никто не сделал даже попытку помочь товарищу, успокаивая себя мысленно. Но сделать-то ничего нельзя было, только погибнуть вместе с ним. Ведь он хотел больше поймать омуля. Ближе к промоине лед тоньше, но клевало лучше. Вот Хозяин и забрал его за жадность.

Красны шар солнца уже садился за гольцы. Пятая пустая бутылка водки, на углях, истекая жиром, жарятся на рожне омуля. Тунгус что-то гундит сам с собою, надевая на плоско выстроганные лиственные палки через рот омуля, делает надрезы на боках, втирает соль и жарит омуля в собственном соку. Я ем, обжигаясь соком, мысли пьяно скачут в голове: значит, цена этой красивой вкусной рыбки – жизнь человека.

С моря Байкала потянуло холодом. Где-то недалеко плачет с надрывом и причитаниями женщина, жена утонувшего рыбака. Страшно сурово, красиво в голове звучат слова песни: «Страшное море – священный Байкал».

Утром потянуло на берег, как преступника на место происшествия. Горит костер, пьяные рыбаки доказывают что-то друг другу. Мой Тунгус варит мясо нерпы. Здороваемся. Говорит, что из села Байкальского братья прислали тушку куматкана, молодой нерпы.

- Сейчас накормлю, только потом сырую воду не пей. Мясо жирное – пронесет. А рыбака-то достали в четыре утра. Настелили досок, раздолбали во льду майну, нашли. Метров семь глубина, сразу увидали. Веревкой с крюком подцепили за одежду. Вот сейчас помянем, жена с братом поставили ящик водки. Видишь, сегодня-то никто рыбачить не полез. Да ты не думай, каждый год так, пока кто-нибудь не утонет. Все на лед лезут омуля ловить. Вот лед растает, потом на моторе поедем сети ставить, - спокойно, как будто рассуждая, говорил Тунгус.

И мне он нравился все больше и я хотел с ним на лодке, ставить сети, ловить петлей медведя, сидеть на солонцах ночью на благородного оленя-изюбра. Байкал, ты мне преподал урок, но я люблю тебя еще больше.

Помянув водкой утонувшего рыбака, смело ел нерпятину из грязного с жировой накипью котла. Мелькнула мысль: ни разу не мыли. Я пошел по берегу Байкала, кидая камешки на лед, как бы проверяя крепость, но зайти на лед не хотелось.

Первая рыбалка на Байкале еще долго оставалась страшным воспоминанием в моей жизни.
Последний раз редактировалось torop7 07 май 2019, 21:22, всего редактировалось 2 раз(а).

torop7
 
Сообщения: 7
Зарегистрирован: 01 май 2019, 04:23
Репутация: 3

Re: Священный Байкал. Рассказы Аркадия Машковцева.

Сообщение torop7 » 07 май 2019, 21:18

Второй рассказ.
Братья по крови

События рыбалки потихоньку забывались. Я обрастал новыми знакомыми на Байкале. Устроился на работу в Промысловское охотничье хозяйство учеником по выделке шкурок соболя, лисы, волка. От рассказов штатных охотников сносило башню. И я понимал, что вся городская жизнь – это никчемно потраченное время, шелуха. Охотники нашли во мне преданного слушателя и после очередной купленной мной бутылкой водки рассказывали мне такие интересные, удивительные и страшные события на охоте и рыбалке, что я ночами не мог уснуть, представляя себя на их месте. Вот угрюмый лес распадка. На тропу навстречу мне вышел медведь. Стреляю. Тяжело ранил. Медведь встает на дыбы и идет на меня, испуская страшный рев. Изо рта летит кровь, мелькает мысль: пуля прошла по легким. Осечка: старый патрон. Медведь выбивает у меня ружье ударом лапы. Я выхватываю нож, падаю на колени под него и резким рывком ножа вспарываю ему брюхо, быстро откатываюсь в сторону. У медведя вываливаются кишки. Он хватает их лапами и, когтями цепляясь, с диким ревом начинает вырывать свою требуху, заваливается на бок и затихает. А как бы я себя повел на месте охотника? Может, у меня со страха просто отнялись бы руки и ноги, и медведь бы заломал меня. «А может, охотник немного приврал», - после водки мелькает у меня мысль, и я засыпаю.

Штормовое предупреждение, через сутки будет северо-запад до 25 метров в секунду. Лежу дома, читаю гороскоп. Оказывается, человек с первой группой крови – прирожденный охотник, и у первобытного человека была только одна первая группа крови. И его занятие было только охотиться, добывать пищу для пропитания. А почему я еще не охотник?

Штормом оторвало лед, раскачало волну, и лед рассыпался иголками. Я на берегу здороваюсь с Байкалом, умываюсь байкальской холодной водой, пью. Недалеко от меня два рыбака клеят пробоину в лодке-казанке бокситной смолой. Подошел. Говорю, что первый раз на Байкале, но я уже знал, что они скажут: «Надо водочкой. Хозяину-то брызнуть, чтобы принял хорошо». И вот уже, расположившись на берегу, мы распивали на троих и знакомились.

Валера Кузнецов и Виктор Иванов, двоюродные братья: матери эвенки, отцы русские казаки. Завтра собираются на другую сторону Байкала. Там один из них на метеостанции «Томпа» и живет и работает. После второй бутылки огненной воды рассказы про рыбалку в заповедном месте «Томпа» пошли такие – я то и дело качал головой.

- Что, не веришь? Ну поехали с нами, поживешь у меня – сам увидишь.

- Да, давай завтра бери бензину литров сорок да водки бутылок пять, нет, десять, - добавил Валера, - чтоб назад за водкой не ездить. Остальное все у нас есть: сети, ружья. А рыбы и мяса там добудем.

Меня ничто на сдерживало. Утром столкнули лодку с мотором «Вихрь» на заводи на полном газу, но мотор уже взревел.

- Глуши! Надо брызнуть водкой за открытие сезона.

Водка из кружек лилась и в воду, и на мотор: чтоб хорошо работал, - но больше, конечно, в рот.

И вот, рассекая байкальскую чистую воду, лодка помчалась, взяв курс на противоположный берег, оставляя за собой пенный след. В душе все пело и ликовало. Прошло 14 дней, а я уже в лодке пересекаю море Байкал.

- - Да, поздновато лед разошелся, - говорят мои новые друзья. – Уже третье июня, а еще отдельные льдины таскает. На бинокль, смотри: чернеет на льду. Это нерпа. Далеко мотор слышит, падает в воду. Напуганная. Недавно на нее охота закончилась. Сейчас лежит, бока греет, линяет.

Заглушили мотор. Здесь середина моря. Надо водкой Бурхану брызнуть, чтоб хозяин пропустил и шторма не было. Я тоже пил водку, брызгал ее в Байкал, просил про себя, чтоб живым добраться до той стороны, поймать рыбу, добыть зверя, чтоб Байкал показал мне свои богатства, – как учил меня еще Тунгус.

Не прошло и двух часов, как мы завернули за мыс, и перед нами открылась метеостанция «Томпа». Три дома, летняя кухня, сараи, ящики на треногах с флюгерами и антеннами. Семья Вити Иванова: отец, начальник метеостанции, и очень добрая женщина его мать, тетя Зина, что стирала, готовила и кормила безропотно двух этих почти всегда пьяных мужиков. И только когда она выпивала грамм 200 водки – иногда позволяла себе, - то очень красивым голосом пела песни про Байкал.

Да, это райское место. Тишина, аж в ушах звенит. Природа неописуема. Большие кедры окружили двор и растут прямо во дворе. И воздух, напоенный ароматом кедровой хвои, говорят, самый полезный, бактерицидный. Дома ставите веточку – и воздух чистый, нет бактерий.

Мои друзья, уже втроем с батей, сели в поварке и начали тупо пить водку, почти не закусывая. А закусить-то было чем. Сиги разные большими кусками (повкуснее омуля), хариусовая икра в трехлитровой чашке, жареный налим с максой. И я ел и ел, чуть пригубляя водку. Тетя Зина суетилась вокруг меня, подкладывая мне куски пожирнее, как будто знала меня много лет и я был самым дорогим гостем для нее. Мои уши скоро устали от их пьяных разговоров, живот был полон, и я встал и поблагодарил тетю Зину.

- Друга, рыбачить будешь?

Я кивнул головой.

- Батя, иди сети ставить. Вдвоем справитесь, а то мы уже запьянели.

С дядей Леней мы взяли в сарае носилки с двумя цинковыми ваннами и пошли на берег к лодке. Я высказывал сомнения, что смогу ли. Но Батя сказал: «Грести веслами сможешь, а сети сами вылетят».

Оттолкнув лодку, установили ванну на нос. Батя показал, как вязать груз, наплав, ловко и быстро сделав это. Начали ставить прямо метрах в 20 от берега. Я греб в море, сети сами выходили из ванны, и скоро она опустела. Привязав груз за конец и маленький поплавок за верха, Батя опустил все на глубину. Вот три конца. Одну ставочку уже сделали на сига, на хариуса.

- Давай греби в море подальше. Омуль на глубине.

Не прошло и 15 минут, как и вторая ванна уже была пустая.

С Батей было легко: он не суетился, говорил четко, чтоб знал и запомнил на всю жизнь, где, в какое время рыба стоит и кормится, за каким мысом ставить при баргузине, где от северо-запада скрывать сети. Оказывается, рыбе тоже не нравится шторм, и она идет на глубину или в отстои за мысы, где волны почти нету. Ходовая рыба, которая нерестится, против ветра не идет. А я думал, в воде ветер рыбе не мешает. За разговорами мы выпили еще по 2-3 рюмки, и я завалился спать в летней кухне, куда доносился аромат кедра.

В шесть утра Валера с Витей уже опохмелились на другой бок. «Захлебки, - говорит тетя Зина, - пока водка не кончится, все будут пить». С дядей Леней поплыли выбирать сети. Собак трех спустил: «Может, зверя поставят. Мяска настоящего дикого поедим». Подняли наплав, начали выбирать сеть. В глубине дергалась и бегала большая рыбина

- - Вот сига упромыслили. Один есть, значит, второй будет: сиги парами ходят. Самка, - заключил дядя Леня, - килограмма на два с половиной. Видишь, два отверстия на животе - одно для икры. А еще у самца чешуя шершавая.

Второй сиг не заставил себя долго ждать. Хорош – килограмма на 3-4. Рыба не дергалась, перевалили в лодку: заячеился, жабрами дышать на мог, вот и уснул. Еще двух, одного за другим, подняли мы в первой сети.

- Хорош улов, - говорил Леонид. – Семужный посол сделаем – соль, перец, сахар.

Следующие две сети были на хариуса. Ячей на 40. И почти в каждом метре сети сидело 1-3 хариуса, половина – с икрой.

- Начало лета. Еще на нерест в Томпу идет, - говорил мой напарник, ловко продавливая рыбу сквозь ячею. – Учись. Изо рта леску сначала убери. Давнул хариуза, где леска вокруг идет, вот он и выскочил.

У меня получалось намного хуже. Ставку из трех сетей на омуля подымали с глубины. Сеть вся белела от рыбы.

- - У нас сторона богаче, чем западная. Там рыбаков много, все ловят, и обрывистые берега. А у нас тут площадь километра три в море уходит, а глубина-то всего двадцать метров.

Я, радостный и возбужденный, греб к берегу: посолить бы да домой взять.

- Да бери хоть весь улов, завтра еще поймаем.

- А чем же сиг отличается, кроме размера, от омуля?

- Видишь, у него нижняя губа намного короче и нос как пятак у поросенка, он им ил и песок со дна подымает, а пищу нижней губой подхватывает. Вытаскивай рыбу на берег, я пошел за бочкой да за солью.

Омуля из сетей выбирали на берегу, и я уже наловчился, ничуть не отставал от дяди Лени. А солят омуля кругляком, не пластая целиком, плотно укладывая рядами в бочку, животом вверх: слой рыбы, слой соли, - а сверху гнет хороший. Посол называется «круглый», а если надо «с душком», бочку заколачивают и в землю зарывают на месяц.

- Давай пластай хариуза, нож-то есть?

Нож я себе уже сделал из рапидовой пилы, а ручку из рога изюбра. И точил его почти каждый день, любуясь на свою работу. Как говорил Тунгус, нож на охоте и рыбалке – самое главное, и заточки должно хватать на разделку одного зверя.

Подошла тетя Зина, ее муж чистил и вспарывал сигов, собирая печень, желудки и жир на уху.

- - Давай-ка нарежь куски сига, я их в кляре пожарю, а уху из потрохов сам варить будешь.

Я учился всему, что видел и слышал. Душа моя пела: вот это рыбалка! Килограммов сто рыбы за ночь поймали, это тебе не девятнадцать омулей с Тунгусом (да еще чуть не утонули). Перепластав всего хариуса, набрал литра три икры, по размеру в половину меньше, чем у красной рыбы, но цвет такой же. Леонид учил, сколько солить надо, как крутить между ладоней палочку с сучками, чтобы намотать и вытащить из икры все прожилки.

Еще нет и десяти утра, но мы с Леонидом, выпили по 100 граммов водки под уху: как говорил Тунгус, уха без водки – рыбий суп. С жадностью поедал я куски сига в кляре, ложками ел икру, которая, может, еще и не успела посолиться, и не верил: неужели блюда из рыбы на Байкале могут быть такими вкусными? Наконец руки мои устали, живот вздулся, и я громко рыгнул.

- Ну, дак ты, девка-паря, наш человек! Уже по-бурятски научился спасибо говорить.

Отдохнув от еды на диване, я вышел побродить по метеостанции. Где-то далеко лаяли собаки. Вышел пьяный Виктор, завернув за угол, помочился.

- Ну что, как тебе Томпа? Рыбы-то с батей много поймали? – пьяно заикаясь спрашивал он. – Когда на охоту-то поедем, а? Отец, где собаки?

- Да он их утром отпустил, вон, слышишь, где-то лают.

Батя, немного протрезвев, сбегал за биноклем, потом долго смотрел на устье Томпы.

Ну, вот тебе и охота! Собаки двух изюбрей в воде держат.

- Где батя? Валерка-то пьяный спит.

Втроем, схватив ружье 12-го калибра, прыгнули в лодку. Витька пытался завести мотор, но ему, пьяному, не хватало сил:

- Иди заводи, а то я еще выпаду. Вот здесь ручка.

Раза с четвертого мотор ожил, взревел.

- Газу, газу добавляй, - кричал Витька.

Но лодка уже тронулась и набирала скорость. Я управлял мотором, как будто всегда знал, как гонять на моторных лодках. Скоро подскочили к устью, ткнулись в мель.

Два изюбра с небольшими рогами рванулись в одну сторону, в другую, но собаки, озверев, прыгали вокруг них, злобно лая, не давая изюбрам выскочить из воды на сушу.

- Батя, стреляй! – кричал Витька. – А то берега хватят, только и видели!

Выстрел – и первый зверь упал на колени головой в воду. После следующего выстрела и второй изюбр, сделав три прыжка, завалился в воду. Собаки подплыли к ним, хватали их за морду, за задние ноги, но изюбрам было уже все равно. Течение реки медленно выносило звериные туши в Байкал.

- Молодец, батя, два выстрела из кривой двустволки – и два зверя. По лопаткам бил, пуля двенадцатого калибра, как картошина, все разворотила.

Мы подгребли к изюбру и привязали веревкой его за шею с одной стороны лодки. Меня колотило от азарта, но было немного жалко смотреть в его открытые глаза: ведь недавно он был еще живым красавцем. Я попытался погладить его небольшие покрытые замшей рога, но окрик: «Не трогай! Видишь, пантач. Рога мягкие, не закостенели. Отломишь» – остановил меня. Скоро и второй изюбр был привязан к другому борту лодки, и мы завели мотор, медленно двинулись в сторону метеостанции.

- Давай к берегу, здесь будем обдирать, - сказал Батя. – А то два часа будем тащиться до «Томпы», да еще кто-нибудь подскочит, не дай бог.

Это был мой первый урок, как обдирать зверя. Батя споро работал топором и ножом, срубив аккуратно рога с лобной костью у обоих изюбров – это самое ценное у пантача весной. Отрезав хвосты – тоже лекарство, - быстро снимал шкуру со зверя. Я делал, вроде, все как он, но навыка явно не хватало, да еще пьяный Витька лез с советами:

- Язык, язык вырежь!

Худо-бедно мы уже начали, как они говорят, разбирать на части туши и таскать в лодку.

- Требуху бросаем. Да, давай только кишку прямую возьмем да желудки.

- Член, член вырезай, - кричал Витька, - китайцам продадим.

И вот от красавцев зверей осталось лишь две кучи кишок.

- Медведь придет, мишка придет, - бормотал пьяный Витька.

Оттолкнув лодку, мы отскочили в море. Здесь мешки с мясом топим – метров десять будет. В воде, как в холодильнике, дней пятнадцать не портится мясо: температура воды плюс 2-3 градуса, кислорода нет. Приладив к веревке один за другим шесть мешков, мы с грузом опустили их на дно, привязав к концу веревки маленький наплав.

- Найдем, найдем – место заметили.

Я, как заправский абориген-рыбак и охотник, завел мотор и направил лодку на метеостанцию.

- Ну, что упромыслили? – спрашивала тетя Зина, увидев, как мы вытаскиваем из лодки мешки с мясом, бархатистые рога, восемь ног, мешок с желудками и прямой кишкой.

- Мать, мы все взяли, и самый деликатес – хвосты и языки. Давай иди, готовь, жарь мясо, а мы уман сделаем.

Батя уже обдирал шкуру с ног. Камус слабый, весенний. Витька зажег костер на берегу и бросил туда ободранные ноги: «Сейчас, минут через тридцать, мозгов наедимся». Притащили большой котел, залили водой и повесили на огонь: «Сейчас панты законсервируем». Закипела вода. Леонид на веревке опускал в кипяток на 1-2 минуты то одни, то другие отростки рогов, доставал их, держа на воздухе минут пять, и снова опускал. И так несколько раз. Витька уже выкатил из углей ноги.

- Ну, пошли уман есть.

На пне мы били обухом топора по костям, они трескались и ломались, и мы под водку поедали это волшебное по вкусу лакомство, которое тут же застывало жиром на губах.

- Ну что, ел такое?

Да уж, так много костного мозга, умана, как говорил Витька, я не ел никогда.

- Томпа нас всем накормит. Подожди, сохатого добудем, хвост отварим – пальцы оближешь.

А я в этом уже и не сомневался. Тетя Зина нажарила мяса изюбра с луком и специями. Я уже ел через «не хочу», чтоб не обижать хозяйку, хотя вкус был обалденный. Но пора уже и сети ставить. Это занятие мне очень понравилось, и я, уже как бывалый рыбак, греб куда надо, вовремя подавал груз, наплав и вообще старался, а после слов «Рыбы возьмешь, сколько захочешь. Нам тут ее девать некуда» хотелось работать вдвойне. Все было хорошо, не нравилось мне только пьянство друзей, Витьки и Валерки. Водка почти кончилась, но разговоры, что скоро бидон браги поспеет, во мне подымали волну гнева, и я начал посерьезнее с ними вести разговор, что пора уже завязать и заняться делом.

- Ну что, рыбы-то половили, мясо дикого добыли?

- Ты что, братан, кончай ругаться, - оправдывались они.

От нечего делать я точил нож, разбирал, чистил и смазывал ружье, целился, прикидывал, как я буду стрелять, как патроны менять. Помогал тете Зине мыть в уксусной воде две прямые кишки изюбрей и начинять их сердцем, почками, а главное, затолкали туда язык.

- Ну, девка-паря, шибко вкусное блюдо будет завтра, в соленой воде отварим.

На третий день я с дядей Леней засолил рыбу (а попадало ее много), мне хотелось еще больше. Это от азарта, а может, уже и жадность стала просыпаться.

Через несколько лет, когда я уже вел промышленный лов рыбы, как частный предприниматель, даже поймав тонну, я считал, что мало, несколько сетей поставили неправильно. Витьку с Валеркой уже полностью подчинил себе и гонял их, как, они говорили, заправский башлык (бригадир рыбаков).

В день я осматривал окрестности по несколько раз, и вот показалось, что на месте, где мы оставили кишки, шевелится что-то темное, круглое. Позвал посмотреть друзей.

- Медведь, медведь! Ах, ты, курносый. Кишки запахли, протухли - пришел на запах.

- Хватай ружье! - кричал Валерка Витьке. - Да патроны все пулевые, да картечь возьми.

Мы уже бежали к лодке, заливали в бак бензин, сталкивая ее в море.

- Шесть патронов всего, пулевые, - кричал подбегавший Витька. Я ругал его, ведь говорили, что все есть: «Я бы у охотников взял».

Я схватил ружье, заряжая его, показывал всем видом, что стрелять буду я. Лодка, казалось, стояла на месте, хотя мотор ревел на полную мощь.

- Давай, давай, - торопил я, - как бы не ушел.

Не доехав метров 10 до берега, заглушили мотор.

- Тормози, вдруг бросится. Не надо к берегу близко, - я уже целился по лопаткам.

- Бей, там и легкие и сердце, самое убойное место.

Руки дрожали, волны от мотора покачивали лодку, и я, помня наказ Тунгуса, что первый выстрел должен быть точным, никак не решался нажать на курок. Зато медведь вел себя как положено хозяину тайги. Он вообще не обращал на нас внимания, поедая протухшие кишки.

- Вот боком стал, - шипел Витька, - в ухо стреляй.

И звук выстрела оглушил меня. Медведь подпрыгнул и сделал кувырок через голову

- Стреляй! Стреляй! - кричали Витька с Валеркой.

И я стрелял, перезаряжал, еще стрелял, уже не так точно целясь. Медведь лежал не шевелясь.

- Подгребай к берегу. Патроны еще остались, один в стволе, - сказал я, не отрывая глаз от туши медведя. Горячие волны накатывали на меня, били в голову, я не верил в реальность всего произошедшего. Ткнулись лодкой в берег.

- Ружье не опускай, всегда целься.

Медленно подходим к медведю. Метров за пять Витька шипит: «Стреляй еще раз в голову, контрольный». Я выстрелил, целясь между глаз, голова дернулась.

- Ножи доставай, подождем минут пять.

Я не верил в происходящее и с трудом сдерживал крик, готовый вырваться из груди, ощущая какую-то еще опасную тревогу, исходящую от туши убитого медведя.

- Пошли. Готов.

Я подошел к медведю, целясь в него ружьем без патронов. Витька уже пинал медведя, прыгая вокруг него:

- Ну что, съел наши кишки? - Толкал меня, кричал, брызгая слюной: - Ну, братан, ты фартовый!

Что-то накатило на меня, и я понял, что все позади, я добыл этого хозяина тайги сам. Нога моя стояла на туше медведя, и страшный крик вырвался из моей груди, напугав друзей. Ощущение как бы наступившего оргазма волной прошло по мне. Друзья, перепуганные и притихшие, смотрели на меня:

- Ну ты, браток, даешь, напугал.

А мне показалось, что я стал на голову выше их и скомандовал: «Ну, что встали? Обдирать, шкуру снимать». В три ножа работа шла дружно, я смотрел, как они умело снимали шкуру ножами, и повторял их движения. «Шкypa-то хорошая. Самец черный, - радовался Валерка. - Продадим». Витька вспорол живот аккуратно, отделяя желчь от печени, - это самое ценное – и, перевязав веревочкой, повесил на пояс медвежью желчь.

- Член тоже вырезай с яичниками.

Я вырезал хрящ с палец толщиной, сантиметров двадцать.

- Яичники высушим, китайцам продадим, они на это падкие. Мясо не берем, тушу только, четыре ноги, сердце, печень. Ты говорил, что у тебя сердце болит, вот отварим, съешь, будет как у медведя. У нас поверье такое: у кого что болит, тот то и ест.

Отрезали череп.

- Вот тебе трофей. Вываришь часа четыре в котле, в муравейник кинешь, потом в воду, череп и отбелится.

Шкура весом была килограммов 25-30. Отполоскав ее в воде и загрузив все в лодку, мы рванули в «Томпу».

- Ну, везет вам, - говорила тетя Зина. - Паря-братан у нас фартовый. - Она вытащила запрятанную бутылку водки.

И я, налив себе стакан, уже как хозяин выпил его, закусил икрой. Водка теплом обожгла внутри живота.

- Вот братан дает! - наперебой радостно галдели Витька и Валерка, допивая водку. - Давай брататься!

Я был польщен.

- Доставай ножи.

- Это что, шутка? - спросил я.

Но они уже сделали надрезы ножами на своих руках ниже кисти, где обычно проверяют пульс.

- Пусть наша кровь друг к другу перебежит, кровными братьями будем.

Водка сделала свое, и я, как в тумане, делал надрез на руке, прижимал свою руку к их рукам местами ран.

- Ну, давай обнимемся. Сейчас мы кровные братаны и будем всегда помогать друг другу, рыбачить и охотиться вместе.

На следующее утро мы с Валеркой загрузили лодку под жвак, забрав изюбриное мясо, шкуру медведя, три бочки по 50 кг с омулем, сигом и хариусом. Наелись отваренных медвежьих лап, взяли еще свежей рыбки из сетей и два литра браги.

- Через море бежать, через море, - тараторил Витька-братан.

- Ну, жду. Как шкуру медведя продадите, к нам в «Томпу», да водки больше берите.

Весна. Штормов на Байкале почти не бывает до осени. Два часа – и мы в Нижнеангарске. На мотоцикле «Урал» развезли все по домам, а через час уже пили с братаном водку, в очередной раз вспоминая то, что было у нас в Томпе. Три бутылки сделали, и мы уснули мертвым сном победителей. Наутро, взяв соленого сига, я пошел на работу. Снисходительно разговаривая с мужиками, я угощал их водкой и рыбой, рассказывал про Томпу. Снял с пялок соболей, размял их, вывернул, прижал пушистым мехом к щеке. Баргузинский соболь кряж, отливая сединой, искрился на солнце.

Я твой, Байкал, я буду здесь жить, почитать и уважать твоего хозяина, Бурхана

torop7
 
Сообщения: 7
Зарегистрирован: 01 май 2019, 04:23
Репутация: 3

Re: Священный Байкал. Шесть рассказов Аркадия Машковцева.

Сообщение torop7 » 08 май 2019, 22:42

Третий рассказ

Жизнь на волоске

После охоты и рыбалки в Томпе я понимал, что для того, чтобы жить на Байкале и побывать в его самых потаённых уголках, богатых рыбой и зверем, мне обязательно нужна своя хорошая лодка и мотор «Вихрь-30» (в 80-х годах он считался одним из лучших). Цена медвежьей шкуры, добытой в Томпе, была сравнима со стоимостью мотора. И я принялся за выделку с удвоенной силой и энергией. Скоблил на навое (приспособление для снятия жира со шкуры нерпы) остатки мяса и жил, вырезал хрящ из носа и ушей медведя, стирал шкуру раза три, добавляя шампунь, как будто я выделывал соболя. На три дня положил её в ванну с раствором серной и уксусной кислоты, постоянно ворочал её, вынимал из раствора для обогащения кислородом.

Этому ускоренному методу квашения учил меня мастер по выделке шкур. И у меня стало получаться. Видя моё желание и старание к выделке, мой учитель стал мне подбрасывать по несколько соболей - а они у меня уже получались лучше, чем у самого мастера. Мне нравилось брать в работу комок грязного соболя со скатанным мехом; убирать катышки смолы, растирая их одеколоном; мездрить; стирать раз по пять в порошке и шампуне, опускать в растворители и аккуратно натягивать на тонкие длинные палки, закрепляя гвоздиками задние лапки рядом с хвостом, как продолжение спины: от чего шкурка соболя становилась длиннее и смотрелась очень богато. И можно было сшить головной убор из одной шкурки с хвостом и лапками - её хватало вокруг головы. После выделки шкурка была длинной, очень пушистой и красивой, блестела и отливала всеми цветами радуги после стирки в шампуне. И потихоньку охотники стали приносить мне на выделку шкурки уже напрямую, минуя моего учителя.

Так я и познакомился с моим будущим другом, удивительно смелым и деловым человеком Андреем Бобровым. Работал он заместителем председателя колхоза «Победа» в селе Байкальское, хотя было ему всего лет двадцать пять. Оценив мою работу, он начал усиленно звать меня в колхоз, обещая открыть цех по выделке нерпы. «А то, - говорил он, - она у нас уходит по цене 22 рубля за шкурку». Я рассказал ему об охоте в Томпе на медведя и о том, что мне очень нравится рыбалка. «А хочешь, я тебя лесником в Томпу устрою? У меня директор лесхоза друг. Жить будешь в селе Байкальское, найдём тебе жильё. Дом построишь, а между делом будем запускать цех по выделке нерпы». Я согласился сразу, ликуя в душе, а он продолжал: «Да я тебе такие места покажу, что про Томпу забудешь, в Баргузинский заповедник съездим, с егерями познакомлю. Там медведя - как грязи. Отстрел запрещён. Всё население медведь запугал: каждый день все свалки обойдёт по посёлку. Люди и собаки в домах сидят. В воздух стреляют, но он и внимания не обращает». Я показал ему выделанного мною медведя. Объёмная голова, поднятые уши, правильно растянутая форма шкуры, сделанная ковром, сразила его: «Отдаю «Вихрь-30». Пошли в магазин, там лежал один, отложенный для колхоза, мотор. Быстро оформили документы. Андрей не любил много говорить, он человек дела. «Ну, владей», - сказал он, взвалив мотор мне на спину. Я и не чувствовал 50 кг - мысленно я был уже в Томпе. И мне хотелось показать новый мотор моим братьям по крови.

- Давай, проходи медицинскую комиссию. Через неделю ты уже лесник урочища Томпы.

Да, редко встретишь такого делового и уверенного человека. Я ещё не знал, что встреча с ним будет судьбоносной для меня, и голова была пьяной от радости. Забежал к кровному брату Валерке, рассказал последние новости. Лодка в селе Байкальское есть у его бати, они с матерью там живут, а у тёти Зины с дядей Лёней, начальником метеостанции «Томпа», дом в Байкальском пустует. Тунгус тоже там с отцом Толей Стаканчиком. Всё складывалось хорошо. Помывшись в бане, я с утра тщательно гладил свой костюм-тройку, мою гордость, и примерял, надев красивую рубашку, то галстук, то бабочку. Достал даже свадебное жабо, но отложил: это уже перебор.

Часов в 10 утра, с иголочки одетый, блестя, как начищенная медная пуговица, я был уже в местной больнице. Друг познакомил меня с одним врачом, и вот уже я, угощая соленым омулем, обходил одного за другим врачей. К 5 вечера прошёл всю комиссию, да ещё познакомился с двумя местными красавицами-тунгусками с чёрными как уголь волосами. Зайдя с новыми знакомыми в магазин, спрашиваю: «Ну, что будем пить, водку?» - «Нет, давай сначала вина. Вон хороший портвейн». Меня понесло, и я со словами: «Десять бутылок» бросил деньги на прилавок. Мы пили на берегу Байкала, ещё и ещё где-то. Вечером весёлой компанией оказались у меня дома. Я был переполнен мужским желанием и мысленно уже обнимал их обеих. Мы хохотали, боролись, я тискал их. Одна, как кошка, вцепилась в меня и горячо зашептала на ухо: «Отправь её домой, она болеет сифилисом». Да, с ними не соскучишься - презерватива-то нет. «Вы сейчас уйдёте вдвоём, а ты потом быстро возвращайся», - шепнул я ей. Немного погодя я сам вышел на улицу и встретил ту тунгуску. «Пошли ко мне домой», - позвала она, и я, как дурак, совершил такую ошибку, которая чуть не стоила мне жизни и запомнилась надолго. Перед тем, как войти в дом, я захотел облегчиться, это меня и спасло. Занявшись своим делом, я мысленно обнимал её и так и сяк. Тунгуска зашла домой. Свет загорелся, и в окне я увидел её мужа – тунгуса-охотника. Он наставил на жену охотничий карабин и кричал: «Убью, сука, где шляешься?», а дальше следовал набор таких слов, которых мои уши ещё никогда и не слыхали. Но моя тунгуска никак не выразила своего испуга (видать, это у них часто происходило), а наоборот, заявила: «Да мой друг сейчас сам тебя убьёт». Тунгус, уже на крыльце, лязгнул затвором каховского карабина калибра 8,2 мм. Я прыгнул за поленницу дров вместе с выстрелом и с чувством, что пуля ударила меня.

Так быстро я ещё никогда не бегал. Перепрыгнув через забор, бежал по картошке, виляя и прыгая из стороны в сторону, как заяц. И ещё два выстрела прозвучали мне вслед, пули от которых, показалось, тоже попали в меня. Звуки выстрелов и свист пуль придали мне такое ускорение, что я пробежал, наверно, ещё километр, забился в тёмный угол незнакомого мне, а теперь и враждебного посёлка Нижнеангарска. Ощупал себя - я же чувствовал, что все пули попали, ведь тунгусы охотники, стреляют белке в глаз, - но раны не находил, крови не было. Болело всё тело. Мой костюм, моя гордость, превратился в жалкие лохмотья, как будто я носил его 20 лет в лесу. В голове стучало: «Осёл! Дурак! Тунгуску захотел». Вспомнились рассказы охотников… Да они вспомнились ещё раньше, когда я увидел пьяного тунгуса с карабином.

Семья тунгусов, уже старые, взяли постояльца за 20 рублей в месяц. А через два месяца тунгус застрелил из карабина его и свою жену за то, что тот любезно со старухой разговаривал. Приревновал. А парню-то было лет двадцать с небольшим. И на суде ревнивцу дали 3 года. «Ревность взыграла, - говорил тунгус. - Любил я старуху-то. Вместе водку всегда пили. Не мог я на них смотреть, как они разговаривают. Любовь, наверное, у них была». И в голосе у него не было раскаяния. Во втором случае два друга детства вместе охотились. Приехал в конце охотничьего сезона барыга-скупщик пушнины, привёз 3 литра спирта. Напоил тунгусов-соболятников, а они и давай перед ним хвастаться. Один говорит:

- Я, было дело, за два дня два соболя добыл.

- А я, - кричит второй, - за один день двух соболей промыслил.

- Не было такого, - вскричал первый охотник, схватил мелкокалиберную винтовку, которой бил белку в глаз, да выстрелил другу прямо в сердце.

Идёт суд, дают тунгусу 7 лет, а он, как заводной, что ни спросят: «Не будет хвастать. Не было двух соболей». Только одну фразу и бормочет: «Не будет хвастать», и всё тут.

Уже под утро я кое-как нашел свое жилище. Ну, думаю, самое время ноги делать в Байкальское. Да и секса после этого месяца два не хотелось.

В село Байкальское я на машине перевез свои нехитрые пожитки, и обживал дом тёти Зины и дяди Лёни из «Томпы». Тунгус Володя с отцом Стаканчиком во всем помогали мне, конечно, за водку. Познакомился с отцом кровного брата Валерки, дядей Володей. Небольшого роста добрый мужичок сразу отдал мне лодку: «Всё равно без дела стоит, мотора нет. А с тобой, смотришь, и на рыбалку когда сбегаем». И стал он моим учителем на целый год, пока я, как птенец, подрастал в его гнезде.

А через год мне этого стало мало, и я вылетел на большой простор Байкала. Купил себе большую мореходную лодку «Казанка-5М2», поставил на неё два мотора «Вихрь-30». Как варяг, носился по Байкалу, убегая от села Байкальского за 200 км, ловил рыбу, охотился на медведя, лося, изюбра, пока не стал как кость в горле рыбоохране и милиции Северобайкальского района. Ну это всё случилось в будущем, а пока я работал с раннего утра до позднего вечера, благо что светало здесь уже в 4 утра, а темнело в 12 ночи. Заказывали с Андреем Бобровым оборудование для выделки нерпы, стиральные машины, барабаны для откатки и мялки шкур. Начал выделывать 5 шкур нерпы. Это было посложнее, чем соболь или волк: шкура нерпы была очень жирной, и приходилось скоблить её ещё раза по два после срезки с неё жира. Но потихоньку, методом тыка, шкурки нерпы стали выглядеть после моей выделки очень мягкими и красивыми. Мездру, для белизны, я натирал даже зубным порошком. А ещё вычитал в книге, что для люстрования шкуры нерпы нужен спирт и глицерин. Наносилась эта смесь одёжной щёткой на мех, после чего шкура подвергалась глажению утюгом с температурой 100 градусов.

Уже через день ящик спирта и глицерин были в моём распоряжении. Зам. председателя Андрей понимал, что выделка нерпы принесёт очень большие деньги колхозу, и носил меня на руках. Я просто не мог его подвести, и через неделю мягкие с белой мездрой шкурки нерпы, отливающие после люстрования тёмным серебристо-голубым мехом, лежали у председателя колхоза на столе. Он косо посматривал на нашу возню с Андреем по выделке нерпы и сбыту шкур уже в качестве меховых изделий, а не как кожсырьё за 22 рубля, сбыт которого у него был налажен. Порой жир нерпы от 7 кг до 30 с большевозрастного зверя стоил дороже самой шкуры. Андрей схватил шкуру, расправил её, встряхнул, потянул на разрыв, гладил серебристый мех, который блестел и отливал голубизной. Короткий, длиной в 1 см, мех стоял после люстрования, потому что горячий утюг сжал волосяные луковицы и поставил каждый волосок прямо.

- Это спирт с глицерином, щётка да утюг.

- Значит, спирт нужен для дела, - только и сказал председатель.

В кабинет вошёл полковник милиции начальник Северобайкальского района Солодимов Пётр Петрович:

- Вот это красота! Молодцы! Растёт колхоз! Продайте штуки три.

Андрея распирала гордость, усы топорщились, он тряс шкурками:

- Это же образцы, мы только начали. Познакомьтесь: вот наш начальник цеха по выделке нерпы.

- Да вы что, начальнику милиции района не продадите?

- Ну, покупайте по цене 122 рубля, - предложил председатель.

- Что-то дорого, - сказал Солодимов. Но вскочивший Андрей с таким жаром стал доказывать ему, что с каждой шкурки можно пошить 2-3 головных убора, каждый из которых будет стоить в 2 раза больше, чем цена шкурки, что Солодимов согласился заплатить по 122 рубля за каждую из трёх шкурок.

- Раньше-то у вас цена молодого куматкана была 22 рубля, - с этими словами он пожал мне руку. - Давай, дерзай. Да сшей мне полковничью папаху из нерпы. - Через полтора года жизни на Байкале мне пригодилось это знакомство - когда меня в первый раз арестовали за браконьерство, он помог мне и из общей камеры посадил в карцер.

- Ну, проси, что нужно, - Андрей улыбался, обнимал меня. - Я тебя сразу разглядел, мастеровой парняга. Сейчас-то мы с тобой наворочаем! По твоему списку скоро всё будет. Через неделю-другую плотники закончат строительство нерпоцеха.

- Спасибо, завтра еду в Нижнеангарский лесхоз получать удостоверение лесника, немного денежек бы не помешало.

- Пятисот рублей аванса хватит?

Конечно, я и не мечтал. Председатель неприятно поморщился, но смолчал, вызвал главного бухгалтера, и тут же выдали мне мои первые заработанные в колхозе 500 рублей. Это круто, думал я, ещё не зная, что за год мой цех будет давать 1,5 миллиона прибыли колхозу «Победа» и зарплата моя будет 1200 рублей, тогда как у простого колхозника 120 в месяц.

В ограде моего дома Тунгус-Вовка с отцом Стаканчиком вязали петли на медведя каким-то только им известным узлом, расплетая и снова заплетая тросик до 10 мм в диаметре. Не толстый, нет. Медведь ещё не такие троса перекручивает и обрывает, когда по несколько дней в петле мечется вокруг дерева, которое так обдерёт и подроет, что страх берёт от его силы.

- Ехать надо петельки ставить, скоро мех отойдёт. Твои-то шкуры понравились в колхозе, мы таких красивых выделанных куматканов и не видели.

- Да, очень, - сказал я и достал из кармана 500 рублей, хлопнул ими по руке. - Вот аванс выдали. Официально назначили начальником пушно-мехового цеха.

Петли были забыты вмиг. Тунгус с отцом уже прыгали вокруг меня:

- Давай за водкой сбегаем, надо обмыть такое дело, Бурхану брызнуть.

- Так у меня же спирту ящик, на работе, где я шкуры выделываю, люструю. - Это была моя ошибка. После такого признания каждый день с утра по несколько человек приходили ко мне опохмеляться, даже если они и не пили накануне.

Не прошло и 10 минут, как бутылка этилового питьевого спирта украшала наш немудрёный стол из трёх солёных томпинских омулей уже с небольшим душком, двух луковиц и булки чёрного хлеба. Тунгус с отцом учили меня пить чистый спирт: его водой запивать не надо, главное дышать – выпил спирт, проглотил слюну, потом закусывай, самое лучшее сухарём (я думаю потому, что у них часто ничего, кроме сухаря, под рукой и не было). Я банковал, разливая спирт, сам пил понемногу. Всё было отлично: завтра стану лесником, через день закупаем продукты, водку и в Томпу. Только одна обида постоянно крутилась у меня в голове - надо бы морду набить охотнику, мужу тунгуски, который в меня стрелял. В городе даже мелкой обиды я никогда никому не прощал. А тут теперь ещё и на женщин смотреть не могу, эрекция пропала. Вовка собрался со мной, ему тоже надо в Нижнеангарск. - Пить не дам, - сразу сказал я. - Нет - рыболовные снасти заберу, спиннинг с катушкой.

Уже в автобусе я поделился с Володей, что хочу отомстить одному охотнику за своё позорное бегство. Быстро разработали план.

- Дом знаешь?

- Найду.

- Как звать?

- Не успел спросить.

- Бери две бутылки водки, я с ним буду пить. Выпьем, а ты как бы проходишь мимо. Я тебя зацеплю словами, ты меня легонько ударишь. Я упаду, ну а его можешь бить, пока руки не устанут.

Сказано – сделано. Тунгус пьёт с охотником вторую бутылку водки, я получил удостоверение лесника и поздравление с поступлением на работу. Наблюдаю за собутыльниками из-за угла, думая: «Вот Тунгус всё равно водку выманил и напился». (В будущем я отучал его пить всякими способами: заставлял его пить из горлышка без закуски несколько бутылок подряд. Думал, перепьёт, отравится, обрыгается и бросит пить, но нет, он пил водку из горла до тех пор, пока не падал со словами «Тунгус на огненной воде замешан», и его никогда не рвало.) Водка у «друзей» закончилась, пора. Иду мимо бревна, на котором пьяно базарят тунгусы. «Ну, ты, филин, давай к нам. Бери пузырь водки, у нас омуль с душком есть». Через секунду я уже сбиваю с бревна ударом кулака в грудь Вовку. Пьяный охотник хватается за нож. Поздно. Со словами «На, сука» я поставленным ударом (не зря на Уралмаше два года прожил в одной комнате с мастером спорта по боксу, каждый день участвуя в спаррингах мужского общежития) врубаюсь кулаком в его грязную, немытую рожу, вкладывая в удар всю обиду, силу и злость, которая накопилась во мне после позорного бегства и неудачного сексуального контакта с его тунгуской. Мой обидчик мешком говна упал на землю, выронив ножик. Лежачего кулаком бить было не удобно, пинать я его не стал, ну, может, так, чуть-чуть, немного, как футбольный мячик, минут пять. Прихватив нож, я покинул поле боя. Через две минуты меня догнал Тунгус-Вовка:

- Ну ты даёшь! Наверно, все зубы выбил, так у него всё хрустнуло, без сознания лежит.

- Да ничего, отлежится. Тунгусы живучие.

- При встрече скажу ему, что это был приезжий какой-то, меня ещё сильнее избил. А зубы ему и на хер не нужны, пусть, как волк, мясо кусками глотает.

Рыболовная снасть, которую мы забрали, была двухметровой палкой с кольцом для лески на конце. Киевская катушка вся кривая, с одной шпулькой; вторая отломана, прикручена толстой медной проволокой к этой лиственной палке. На катушке была намотана толстая 1,5-миллиметровая леска, рыжеватого цвета.

- В чае кипятили, - сказал Тунгус, - чтоб мягче была. Да ты не кривись, на этот спиннинг батя в Томпе тайменей на «мышь» ловил, килограмм на 40. Завтра поедем, увидишь.

- А где «мышь»-то?

- Да батя делает, готовится. Он в этой Томпе родился и всю жизнь там прожил, все места охотничьи, и реку, и ямы знает. Всё покажет Стаканчик Толя, только водки или спирту надо побольше взять. Ты бате понравился - не жадный, водки стаканчик всегда наливаешь.

Вот так Стаканчик Толя! Тайменей по 40 килограммов ловит, да он сам-то килограммов сорок весит.

Вечер. Село Байкальское. Опять водка. Батя Тунгуса притащил снасточку под названием «мышь» – кусок твёрдого пенопласта, насаженный на проволоку, обтянутый шкуркой ондатры; спереди и сзади этой страшной «мыши» висели два больших ржавых тройника с немного заточенными для остроты жалами. Я в сомнениях качал головой, брызгал на эту «мышь» (крысу или ондатру), проверял на прочность, тянул за огромные тройники.

- Сорок килограмм тайменя выдержит, - хвастал Стаканчик. - Ружьё надо взять, так не вытащить.

- Да надо ещё поймать.

- Ничего, все ямы обойдём. Его там никто не ловит, в Томпе мужики ленивые. Сетями его не взять в реке, а в море хариусовые да омулевые сети он рвёт.

Утром дядя Володя помогает нам отвезти на трёхколёсном мотороллере «Муравей» мотор, бензин и наш нехитрый рыболовный и охотничий скарб. Даёт два конца хариусовых сетей.

- Приедешь, меня рыбкой угостишь. Ну и вот ружьё, двенадцатый калибр, горизонталка, и десять патронов, дробь, картечь, пуля. Да, левый ствол осекается, боёк сносился.

- Вот это да! Спасибо, Володя, я рад и этому. - Завели мотор.

- Пусть поработает на холостых оборотах. Мотор новый, притрутся поршневые кольца. - Тунгус всё знает.

Брызнули водкой на мотор, чтоб не ломался, хорошо ходил; на лодку, чтоб большие штормы держала, не утонула. Полчаса – и дядя Володя и мой Тунгус уже пьяные. Надо плыть через море, пора.

- Плавает только г…о, а мы на лодках и кораблях ходим по морю, - вставил Тунгус, отталкивая от берега лодку.

Завелись. Новый мотор весело запел свою песню. Моя душа радовалась и рвалась навстречу великому простору Байкала. А по корме уплывало от нас красивое село Байкальское, гордо раскинувшееся на высоком берегу этого славного моря.

Середина Байкала, глушу мотор. Брызгаем водкой хозяину Бурхану, на мотор, на лодку и, конечно, в рот. Ну, здравствуй, Томпа, я рад встрече с тобой. Ты мне уже как родная.

torop7
 
Сообщения: 7
Зарегистрирован: 01 май 2019, 04:23
Репутация: 3

Re: Священный Байкал. Шесть рассказов Аркадия Машковцева.

Сообщение torop7 » 08 май 2019, 22:45

Четвертый рассказ

Таймень

Не успела наша лодка коснуться берега, а семья Ивановых уже спешила к нам. Братан Витька обнимал и прыгал вокруг.

- Давно тебя в бинокль увидел. Слышу: мотор гудит, лодка к нам бежит. Ну, точно ты.

Я раздавал подарки. Тете Зине и дяде Лене предложил деньги за дом, который я снимаю. “Ну, - говорят, - еще чего. Не возьмем. Нам в тайге деньги не нужны. Гостинец привезешь, да и ладно”. Наученный опытом, я достал несколько бутылок водки и одну спирта. И со словами “Чтоб завтра все трезвые были - на тайменя идем” оттолкнул с дядей Леней лодку: Тунгус, Стаканчик и я поехали ставить сети.

Рыбалка мне нравилась, да еще с таким рыбаком, как Стаканчик. Уже молча, как настоящий профессионал, я ставил сети, ловил его взгляд и подавал ему то груза, то наплава и греб в море. Завтра со спиннингами идем по реке Томпе. Да, Стаканчик всё знает (мужик ушлый, только пьет сильно), на какую блесну ленок, щука, окунь ловится – по погоде смотреть надо: если пасмурно – на блестящую, солнце – на матовую, а ленок, таймень – на крутящуюся, чтоб в воде шум создавала быстрая река, перекаты, ну а ночью – на мышь.

Утром выбрали сети. Сига, хариуса и омуля попалось много. Быстро засолили, распластав большую рыбу, а омуля кругляком (колодкой). Унесли бочки с берега в ледник. Выложили все ненужные вещи, лишний бензин. Витька, хоть и полупьяный, принес грузовой винт к мотору с обрубленными лопастями и рейку: по перекатам на таком ходить надо. Сантиметров на пять подняли мотор, подложив рейку на транец.

- Ну, с богом, – сказал дядя Леня. – Мы-то с Витькой не можем. Научный катер скоро должен подойти. Продукты и самописцы на метеостанцию привезет.

Я за рулем на моторе, Стаканчик-Толя открыл рундук и сидит на носу лодки, Тунгус с ружьем. На полном газу залетели в реку, подняв огромный табун уток. Река разделилась на несколько рукавов. Вон два озера: щуки, язя, окуня валом.

- Давай заедем, покидаем блесну, - предложил я.

- Да зачем соровая рыба нужна? Лучше проедем по Тихой протоке, сохатку на калтусе приберем.

Но я уже ткнулся носом в протоку, соединяющую озера с рекой. Схватил спиннинг и коробку с блеснами.

- На блесну, - Стаканчик протянул мне обрезанную, всю искусанную алюминиевую ложку с большим тройником. - Вяжи. Что смотришь? Щука будет. Видишь, солнце яркое, а у тебя нержавейка блестящая.

У меня был небольшой опыт на озере Белоярка. Тогда я за сутки поймал три щуки на 1-2 кг, а все остальное время распутывал бороду на киевской катушке. Зато потом, привязав кусок свинца, я несколько дней тренировался, и стало получаться не плохо.

Кидаю по протоке, самодельная блесна и двух метров не прошла, как сильным ударом щука едва не выдернула спиннинг из рук.

- Села, хорошая, - шипел Тунгус. – Ну, как блесна?

Я начал выбирать леску, наматывая на катушку. Вдруг щука выпрыгнула из воды и сделала три кульбита в воздухе над водой, стала колесо крутить, трясти головой, чтоб избавиться от блесны. От неожиданности я остановил катушку. Щука ушла под воду и, сильным рывком выдернув из руки шпульку катушки, стала уходить в озеро, отбив и ободрав мне все пальцы.

- На тормоз ставь трещотку!

Да, опыта у меня было маловато. Трещотка остановилась. Я тянул с большой силой, но щука стояла на месте: под корягу стала. На веслах подойдем. Минут десять я боролся со щукой, отбив пальцы катушкой.

- Центровая. Видишь, в протоке стояла. Охраняла. Никто мимо нее не проскочит, все окажутся в животе. Отъелась, собака, – рассуждал Тунгус.

Наконец щука всплыла наверх в полуметре от лодки: метровая красавица с темной толстой спиной. Тунгус резко вонзил нож ей в голову. Она крутнулась, и нож остался в ней. Через минуту щука затихла. Я подтащил ее к лодке. Стаканчик схватил щуку рукой за глазницы и, помогая второй рукой, забросил в лодку. Мы разглядывали это чудо.

- Побольше десяти килограмм будет. Что-то живот отвис, - с этими словами Тунгус вспорол брюхо и с внутренностями вытащил из нее килограмма на два налима. - Давай голову отрежем. Как трофей засушишь, разинутую пасть лаком покроешь, а остальное выкинем, - предложил Тунгус.

- Нет, берем все, – возразил я осипшим голосом. – Это моя первая.

Руки мои тряслись и были все в ссадинах.

- Ну что, в озеро зайдем? Там такие крокодилы, – подковыривал меня Тунгус, видя мое плачевное состояние.

- Нет, что-то неохота. Все желание отбила, - ответил я.

- Выгребай в реку, поедем дальше.

Завели мотор. На малом ходу зашли в протоку под названием Тихая. Протока, шириной метров десять, глубиной примерно метра три-четыре, петляла по калтусам.

- Вот здесь и кормится сохатка. Видишь, какая трава и болото, а у сохатого копыто большое, да еще он ногу в нижнем суставе сгибает - площадь опоры большая, ему на эти болота наплевать. У него силы не меряно. Не зря у нас есть поговорка “На сохатого собрался - готовь домовину”.

Лодка медленно шла по Тихой. Тунгус показывал переходы зверя, Стаканчик махал руками, если надо было объехать подводную корягу.

- Сюда ткнись, – показал Стаканчик. – Тозовку заберем (мелкокалиберная винтовка 5,6 мм – прим. автора).

- Батя здесь ее прячет, сохатку добывает, - объяснил Тунгус.

- Из тозовки? Что-то не верится. Охотники рассказывали про экземпляры по 300-400 кг. Один попал из карабина не по убойному месту, а второй патрон перекосило, так сохатый ударом передней ноги пряжку солдатского ремня через позвоночник ему вынес.

- Тут все просто. Батя стреляет по животу издалека. Кишки начинают гореть. Зверь идет к воде пить, а батя подкрадывается и стреляет ему в лоб: вот и мясо у воды - в лодку загрузил, и домой.

Толя-Стаканчик достал из схорона мелкашку, сел в лодку. Наконец калтус закончился, начался лес. Огромные кедры в 1,5-2 обхвата, высокие тридцатиметровые лиственницы с нежной молодой хвоей закрыли солнце. Угрюмая, затихшая тайга как бы не хотела нас выпускать.

- Вот за такими большими кедрами медведь и караулит лося. Тут основной звериный переход. А вон сидьба на кедре, оттуда и река простреливается. Запоминай, лесник. Карабин - и нам мясо всегда будет, - учили меня мои товарищи.

Тихая протока закончилась. В большой заводи, посередине, островок песчаный, весь истоптан. Ночью здесь изюбр и сохатый на обдувах стоят - от гнуса спасаются. Да, места зверовые: набитые тропы были сплошь усеяны кучками звериного помета, некоторые еще темные, свежие. Дня два по реке, а потом сохатку здесь возьмем - и домой. Река течением поймала лодку, приостановила и начала бросать ее из стороны в сторону.

- Руль держи крепче на перекатах. По стрелке иди, - командовал Тунгус. - Видишь, вода в конверт сходится, здесь самое глубокое место на шивере, а Стаканчик коряги и играющие топляки покажет. Вон, видишь, из воды то покажется, то скроется вершина листвянки. Вода подмыла корни дерева да и уронила в воду, положила вдоль течения: то пригнет ствол, скроет под воду, а он сыграет да над водой покажет свою острую вершину. Наскочишь на нее – верная смерть, - продолжал Тунгус. - Проткнет лодку, как копьем, наполнит водой и затопит. С листвянки не соскочишь, а в воде она не гниет, наоборот, как железо становится. Слышал, наверное, что Венеция уже тысячу лет стоит на сибирских лиственницах. - Тунгус знал все и объяснял кратко и емко, так, что запоминалось на всю жизнь.

Течение этой сильной угрюмой реки было побольше 10 км, и наша лодка медленно продвигалась вверх, минуя огромные завалы леса, глубокие темные ямы, сплошь заваленные на дне топляками тяжелой лиственницы.

- Здесь и жирует таймень. В таком коряжнике блесной его не взять.

От напряжения у меня занемела рука, но отпустить румпель, чтоб поменять руки, было нельзя.

– Терпи. Вон, видишь, маленькая протока, неглубокая, но с высокими берегами? Заскакивай туда на полном ходу. Да, смотри, не промажь, а то течением перевернет лодку.

Маневр удался, и мы всей лодкой заскочили в узкую, но глубокую протоку, где из-под лодки метнулась от нас стая крупных окуней. Я схватился за спиннинг.

- Времени у нас нет соровую рыбу ловить. Щука, язь, сорога, окунь считаются на Байкале рыбой низкого сорта. - Тунгус в привычной манере скомандовал Толе варить чай да уху из потрохов щуки. - По 100 грамм выпьем. Дальше костер жечь нельзя, а то духом зверя накроет. Я на солонце сяду, а вы со Стаканчиком до большой ямы дойдете, там ночью на мышь тайменя ловить будете. Ну, пошли, лесник, – это ко мне, - озеро Повело покажу. Сейчас там язь и щука на нересте, наверное, кипит от рыбы. Оно тянется километра на полтора, но мелкое, и ширина метров 60-100.

Подходим тихо к месту, где протока вытекает из озера, - удар щучьего хвоста и сильный водоворот заставил нас вздрогнуть.

- Вот, собака, заглотнула кого-то. Наверное, такая же, как ты поймал утром.

- Давай за спиннингом сбегаю!

- - Что, пальцы зажили? Брось, готовься к тайменю, а этих собак… Щука ведь как собака, только у ней зубов больше тысячи. Не дай бог, если рука под жабры или в рот попадет, всю до крови обдерешь. А вон, видишь, круги и плавники виднеются – это язь на нерестилище, косяк на мелководье зашел. Тоже на блесну берет килограмма по 2-3 экземпляры, да потом наловишься вдоволь. Ну, давай к лодке. По стаканчику, да из потрохов ухи поедим. Меня потом на солонце высадите.

Уха была знатной. Тунгус осмотрел и зарядил ружье, рассовал по карманам патроны. Натер травой лицо, руки и одежду от комара. Да и дух меньше будет. Взял метров 10 веревки, заправил нож

- Гвоздей возьми, ты же говорил лабаз старый.

- Стучать? Веревкой подвяжу где надо, выдержит. Заводи мотор здесь, - командовал Тунгус, - а то течение подхватит и занесет в залом.

И снова мы идем по таежной реке, огибая заломы и подводные коряги. Течение усилилось, вода на большой скорости неслась на нас, хотя мотор работал на полном газу. Продвигались очень медленно, и стоило чуть сбавить обороты, как лодку начинало сносить вниз.

- Вон затишье в конце ямы. Ткнись носом в песочек, я выпрыгну, вас оттолкну. Мотор не глуши, - Вовка-Тунгус, как всегда, был краток, и мне оставалось только выполнить его команду. Но я подвел его. Включил заднюю скорость, решил повыпендриваться: вот я какой крутой! Мотор дернулся несколько раз и заглох. Я соскочил и начал дергать ручку стартера. Мотор взревел, на румпеле был полный газ и задняя скорость. “Вихрь” сорвало с защелки, придавив мне ногу. Быстро скинув газ, заглушил. В голову ударило жаром: подхватит течением, если не заведу, занесет на коряги в залом - и нам конец.

- Спокойно. Нейтраль поставь, – говорил Толя-Стаканчик, хватаясь за весла. - Не угрести. Заводи.

Но лодку почему-то потащило на середину и вверх по реке.

- Воронку крутит. Видишь, почти под 90 градусов поворачивает река. Смотри, смотри!

На глубине около 3 метров от лодки отходили четыре красавца тайменя, медленно шевеля хвостами и плавниками, и походили они на темные бревнышки, чуть больше метра. Я схватился за спиннинг.

- К берегу надо, с лодки тайменя опасно ловить. - И Толя налег на весла. Заброс был неплохой, но легкая блесна из алюминиевой ложки прошла где-то в полводы. - Давай ставь самую тяжелую и большую, грамм по 100.

- А мышь?

- Днем на мышь не поймать.

На той стороне реки Тунгус махал руками, чтоб мы быстрей уезжали и не пугали зверя:

- Утром покидаете. Когда меня будете забирать?

Толя держал лодку, я заводил. Наконец, мотор ожил, и, оттолкнувшись от берега, мы двинулись дальше, лавируя между корягами и медленно двигаясь вперед на крутых и быстрых перекатах. Временами казалось, что лодка почти стоит на месте. Наконец, ткнулись в берег. Дальше тайменья яма. Стоянка будет здесь.

- Давай вертушку на плёсе покидай. К яме не лезь, пугать тайменя не надо. А я пока отог сделаю, лапника настелю да для костра на ночь дров приготовлю.

Сменив ложку на тяжелую крутящуюся блесну, я сделал первый заброс почти под другой берег. Блесну сильно сносило течением.

- Да ты быстро не крути, вода сама играет блесной на таком течении.

Удар. Спиннинг изогнулся в дугу. Рыба сильно сопротивлялась, и течение ей в этом помогало. Леска почти не выбиралась, но рыбу сносило к берегу, и я сам к ней шел быстро, наматывая леску на катушку.

Вот он, ленок, - килограмма на три. Спортивная рыба, отчаянно сопротивляется, но быстро устает. Вот он уже на берегу: ударил несколько раз хвостом и затих. Я ударил его камнем по голове, оглушил, схватил под жабры и понес показать Стаканчику.

- Молодец, - похвалил Толя. - Ленок из породы лососевых. Смотри, пока лежит, за час раза три цвет поменяет. Красивая рыба. Знатная уха будет.

Я снова на плес, и в течение часа еще четыре красавца-ленка килограмма по 3-4 были отловлены мной.

- Уха готова, – позвал Толя.

- Еще пару раз кину, - не унимался я.

Заброс был очень далеким, и блесна шла по течению почти под тем берегом. Небольшой рывок. “Мелкий”, - подумал я, и леска ослабла. Я быстро стал выматывать. Но второй удар просто вырвал из рук спиннинг и потащил его по каменистому берегу. Я догнал, схватил за катушку. Одна шпулька отлетела, зажав катушку. Стал пятиться назад. Рывки следовали один за другим. От костра уже бежал Толя. Подхватив леску, он мотнул ее на руку поверх штормовки и начал потихоньку подтягивать рыбу к берегу. Минут через пять таймешонок килограммов на шесть уже бился на берегу.

- Я думал, что здоровый сел, - говорил Стаканчик. Но темно-серый красавец с мелкими пятнышками на боках тогда казался самой благородной и красивой, большой, настоящей рыбой, пойманной мной на Байкале.

- Доставай водку, хозяину реки брызнем.

Я был готов достать хоть всю водку: таких ярких впечатлений и переживаний за один день я не испытывал еще никогда в жизни. Толя вылил полбутылки водки (на три литра) в уху, остальное разлил по кружкам и начал что-то шаманить и бормотать про большого тайменя, то и дело брызгая водкой то в воду, то в костёр. Вкус у ухи с водкой был отменный, она как-то стала благородней, при этом запах водки вообще отсутствовал.

- Ну, теперь поспим дотемна. Луна большая - легче ночью рыбачить будет.

Я не мог заснуть. Лежал и думал: и как это два неграмотных человека все подмечают, делают правильные выводы и так много знают о природе, птице и звере. А я? Еще и не рыбачил, как говорит Стаканчик, а спиннинг вдребезги, чуть лодку из-за меня в залом не затащило… Да, слабак.

- Ну что, подъем. - Толя тронул меня за плечо. - Пей чай. Слышишь, таймень хвостом бьет. Начал кормиться. Нас ждет, красавец пятнистый.

Грубая снасть Толи была уже наготове. Топор, палки, большая мышь уже висела на самодельном спиннинге, пугая крючками. Подошли к яме. Здесь речка расходилась на два рукава.

- Видишь, - показывал Толя, - яма глубокая, а с трех сторон перекаты. Таймень не пойдёт по реке. В яме на глубине будет, и нам его легче взять. На тозовку, магазин на семь патронов. Стрелять желательно в голову и чтоб не глубоко было. Брал я здесь тайменей килограммов на сорок. Ну, хозяин реки, помоги нам рыбку хорошую упромыслить, – с этими словами Толя кинул из-за спины свою мышь в яму. Леска была потолще 1 мм. Мышь летела плавно, катушка со скрипом крутилась, так что сделать бороду ночью - а это конец рыбалке - было практически невозможно. Мышь шлепнулась где-то в середине ямы, и Толя стал медленно подтягивать ее к берегу. В яме отражалась большая луна, как бы заглядывая туда: есть ли там таймень и как дела у рыбаков. Удар хвоста возле мыши. Толя дернул спиннинг и начал быстро выматывать, потом остановился, чертыхнулся:

- Вот дурак, уже года три не рыбачил. После удара хвостом нужно, наоборот, остановить мышь. Он сначала бьет ее хвостом, а потом разворачивается и заглатывает, подхватывая свою добычу снизу. Ну, ничего, главное, что он есть. Подождем минут десять да еще кинем. Я сгорал от нетерпения:

- Кидай, что ты тянешь?

- Не торопись. Мыши часто не плавают, все должно быть как в природе.

Второй заброс был почти через всю яму. И где-то на середине опять удар хвостом, мышь остановлена. Через пару секунд мощный рывок сдернул Толю с места. Есть, родной! Засекся! И Толя включил трещотку, о том, чтобы наматывать леску на катушку, и речи не было. Трещотка скоро замолчала - стал на самом глубоком месте в яме.

- Держи спиннинг, я перчатки одену.

Со страхом я схватил спиннинг, только бы не потащил, лески мало - на что бы намотать? Вокруг было чисто.

- На, одевай тоже. – Толян кинул мне вторые, все в дырах, перчатки. - Всё лучше, а то руки леской изрежем. Ну, теперь молись своему богу, - с этими словами он стал отступать от воды, зажав катушку руками. Медленно, но стронул тайменя с места. – Вон палку возьми, крутни на нее леску, я чуть ослаблю, и подтягивай. Да на руку не захлестни, утащит. Чуть что, бросай.

И вот уже я, чувствуя могучую силу рыбы, стал пятиться назад. Таймень мотал головой, качая меня. Толя перебежал, намотав леску на палку, стал помогать мне. “Мы выиграли”, – подумал я, но сильный рывок - и уже Толя у воды бросает свою палку, и я уже там, а эта могучая рыба тащит нас, как будто мы и не сопротивляемся. Бросаю палку. Толя со спиннингом тоже движется к воде, включив трещотку и придерживая катушку рукой. Но леска кончилась, и Толя медленно идет в воду.

- Держи меня!

Я хватаю его уже по колено в воде, и мы, напрягая все силы, останавливаем рыбу.

- Тянем, нельзя ему давать отдыхать!

И все повторяется сначала. Наконец таймень всплыл метрах в пяти от берега, видимо, посмотреть, кто же тут набрался такой наглости. Толя кричит:

- Тозовку хватай, стреляй.

Я выстрелил наугад.

- Да ты хоть целься, а то еще и леску перебьешь.

Толян что-то бормотал, матерился, просил хозяина реки отдать нам тайменя, а я, опустошенный, обессиленный, трясущими руками сжимал тозовку. Сейчас-то я выстрелю точно. Но в голову уже закралась мысль: а зачем он нам? Пусть живет. Ведь он нас не трогал. Может, ножом леску перерезать? Руки вон уже все до крови изрезаны этой проклятой леской, да хоть бы она лопнула. Держись. А что Толян скажет?

А Толя то отходил медленно от берега, то кидался к воде, треща катушкой и мотыляясь во все стороны. Наконец голова и широкая спина этой рыбы показались метрах в трех от берега. Стреляю в голову. Таймень резко мотнул головой, уронив Толяна. Я стреляю в спину, в голову. Передергиваю затвор, стреляю еще и еще. Вот уже половина тайменя над водой. Я нажимаю еще и еще раз, но выстрела нет. Что такое? Так удачно всплыл.

- Да брось ты винтовку, патроны кончились, - говорит Толян. Таймень медленно шевелился. Толя тянет его к берегу. - Топор хватай и бей обухом по голове, а то очнется.

И вот я уже бью эту сильную красивую рыбу по голове обухом топора несколько раз. В голове мелькает мысль: это не по правилам рыбалки, но азарт уже вернул меня к жизни, и я забегаю в воду глубже. Хватаю под жабры, Толя за туловище, и с трудом волоком вытаскиваем его на берег. Стаканчик бьет его еще не один раз по голове топором и следом за мной опускается на землю. Я, как выжатый лимон, обессиленный, гляжу на эту красивую большую сильную рыбу, и в голове лишь одна мысль: зачем мы это сделали? Ведь мы не умираем от голода, у нас есть что поесть.

- А ты знаешь, – говорит Толя, - я несколько раз хотел выхватить из-за пояса нож и перерезать леску и каждый останавливался из-за тебя - что ты скажешь?

Я промолчал. Силы потихоньку возвращались к нам.

- Ну, сколько он будет? Да побольше сорока килограмм. Я таких еще не ловил. Видишь, один тройник сломал, – показал Стаканчик. - Отруби ему голову, уха из головы тайменя - самая знатная. Туловище пополам, да на табор потащим. А там по стаканчику водки, и спать.

Я был полностью согласен со Стаканчиком. Рано утром рубим, режем и солим тушу тайменя. Уху будем в “Томпе” варить. Мы оба чувствовали вину перед природой, и хотели быстрей покинуть это место.

У солонца подобрали Тунгуса-Вовку.

- Ну как?

- Да вот, два сломанных спиннинга и всего две рыбы.

- Да за такую рыбу любой рыбак сломает десять спиннингов, лишь бы поймать такой трофей!

Быстро скатились по реке к Байкалу, лавируя между заломами и играющими топляками. На сохатого сидеть не хотелось: видимо, эта борьба с тайменем перевернула всю душу. На метеостанции нас встретил брат Витька.

- Ну что, таймень поддался?

- Да, - вяло сказал я и показал ему все изрезанные леской руки.

- Ну ты! Так, однако, здорово он вам дал. Пока не заживет, помнить будешь.

- Вари уху. - И я подал ему голову.

- Вот это да! Тут на четыре ухи хватит.

Подошли тетя Зина с дядей Леней.

- Молодцы. Правда, говорят, ты фартовый.

Я протянул им звено тайменя килограммов на семь, уже соленого, да четыре бутылки водки, да нам оставил одну в дорогу: через море бежать, Бурхану брызнуть.

После ухи, жирной как холодец, и выпитой водки стало намного легче, и мы, наконец, почувствовали себя героями.

- Да мы тут, почитай, всю жизнь живем, а никогда таких не ловили, – хвалила нас семья Ивановых.

- Ну что, брат Витька-метеоролог, шторм на море будет?

- Нет. Видишь, чайка на воде сидит - тихо будет.

Мы загрузили два бочонка по 50 килограммов с омулем круглого засола, бочку хариуса с сигом.

- Ну, до свидания, - начал прощаться я. - Сейчас буду часто приезжать, лесник я тут у вас, в Томпе, да и лодка с мотором есть.

- Ну ты даешь - только и сказал Витька.

Спасибо тебе, река Томпа, и твоему хозяину за то, что ты не только показала мне свое богатство и доставила такие острые, незабываемые впечатления, но и заронила в душу, что не надо убивать и ловить всех подряд. Может, действительно, хватит покорять природу и пора уже любить и охранять ее, ведь я же лесник. А вдруг, если бы не добыл медведя (хотя мог на 100%) и отпустил бы тайменя, может, испытал бы больше радости. Вдруг таймень и есть хозяин реки Томпы… Она же и могла меня забрать своими заломами, подводными топляками, да мало ли чем. Мысли пьяно текли в голове, но рука крепко сжимала румпель мотора, направляя лодку на другой берег. Байкал был тихим, как в ложке вода. Мотор радостно пел свою песню, наверное, о том, что не оторвало ему сапог на быстрых перекатах Томпы и он остался целым и невредимым, а вот теперь вырвался из теснин реки на простор священного Байкала и несказанно рад этому, усыпляя меня и моих друзей, пьяных тунгусов. До новой встречи, Томпа.

torop7
 
Сообщения: 7
Зарегистрирован: 01 май 2019, 04:23
Репутация: 3

Re: Священный Байкал. Шесть рассказов Аркадия Машковцева.

Сообщение torop7 » 08 май 2019, 22:46

Пятый рассказ

Шторм


Середина Байкала. Мои тунгусы очнулись как по команде:

- Что, брызнуть водочки хозяину Бурхану остановился? Молодец, уважил.

Это было для них любимое занятие. Мне кажется, этот обычай и был придуман ими, чтобы хоть как-то оправдать свою страсть к огненной воде. С юга Байкала пришла тихая отзыбь.

- Заводи. Видишь, мертвая волна пришла. Шторм идет к нам, баргузин.

- Да ветра же нет.

- Мертвый вал первый приходит из района шторма, а потом уже ветер налетает, унося жизни зазевавшихся рыбаков.

Село Байкальское было как на ладони. Солнце ярко светило, не наблюдалось даже и дуновения ветерка, но отзыв далекого шторма уже полутораметровой волной заставлял нас с опаской оглядываться по сторонам, и я крепче сжимал ручку газа, заставляя работать мотор на полную мощь. Испуг моих озирающихся друзей медленно охватывал все мое тело, наполняя ватным страхом мои руки и ноги. Вон шторм идет, ветер - черная полоса двухметровой толщины, украшенная сверху белыми пенистыми барашками широким фронтом быстро надвигалась на нас.

- Доставай черпаки откачивать воду! Убери брезент! С бочек прижмет, будем выбрасывать в море, – командовал Тунгус, сразу протрезвившись.

Я много раз слышал про сарму, култук и баргузин – ветры, которые мгновенно с сумасшедшей силой налетают из речных долин и способны натворить на Байкале немалые беды, поднимая порой волну до 4-6 метров. Рябь пробежала по воде, и штормовой ветер накрыл нас с головой и завертел наше маленькое суденышко, моторную лодку, как щепку.

- Уходи от больших гребней, чтоб лодку не накрыло: зальет водой. Между волн иди, как бы немного сядь на волну, ветер попутный - или нас вместе выбросит, или лодку одну у Байкальского, - кричал Тунгус, быстро отчерпывая воду. Одна бочка с рыбой уже была выброшена за борт. Стаканчик что-то беззвучно бормотал, шевеля губами, наверно, заговор, и как заведенный работал черпаком.

Через некоторое время я поставил лодку между волнами поменьше и шел между гребнями, то уменьшая, то добавляя газ. Порывами ветра срывало воду с гребней волн, и слава богу, что большую часть ее проносило над нами. От взгляда назад липкий страх сковал меня. Огромный гребень волны нависал почти над нами. Это конец, сейчас он нас накроет. Вся жизнь промелькнула в голове и мысль о том, как позвонят и скажут моим родителям, жене, сыну, что я утонул на Байкале. “Да зачем он поперся туда, дурак? Мечта?”

Но проходила минута, другая, лодка все катилась с волны, а гребень будто играл с нами, то приближался, нависая над нами, то немного отставал. И я понял, главное, чтоб не заглох мотор, тогда- то волна точно накроет нас.

Не смотри, не смотри назад! Но голову, как магнитом, поворачивало оглянуться на свою смерть. Я молился Господу Богу, вспоминая молитвы, которые, может, и слышал один-два раза, а может, и совсем не знал. Обещал ему, что буду ходить в церковь, помирюсь с женой. Спаси нас, Господи! Просил хозяина Байкала не забирать нашу жизнь: “Ведь мы соблюдаем твои обычаи, брызгаем тебе, Бурхан, водкой, уважаем тебя. Просим прощения за все обиды, нанесенные тебе”.

В чем-то мы провинились перед тобой, может, не отпустили твоего тайменя? Какие только мысли не мелькали в моем воспаленном от страха мозгу. Но я крепко держал румпель, то добавляя, то уменьшая газ. Моя команда слаженно работала черпаками, и воды в лодке поуменьшилось. Бороться надо за свою жизнь, бороться со штормом. Со скоростью волны мы приближались к берегу, уже виден причал.

- Заходи с подветренной стороны. Не бедуй, сейчас-то дойдем.

Страх медленно отпускал меня, и я уже смелее смотрел на страшные волны. Первый страшный порыв ветра прошел, и море стало выстраивать волны в строгий порядок: восьмая и девятая волны самые большие, с пенистыми гребнями, с первой по седьмую – по нарастающей амплитуде.

Вспомнилась картина “Девятый вал”, кажется, Айвазовского. Так вот что это такое! - не приведи Господи. За эти полчаса я стал таким верующим и прочитал столько молитв, сколько не прочитал за все 26 лет своей жизни.

Наконец-то наша лодка огибает причал, заходя с подветренной стороны. Спасаясь от волн, которые и по причалу ходили, как у себя дома, я уверенно, как будто покорил десятки таких штормов, направил лодку в затишье и ткнулся носом в берег. Не верится: живые смотрим друг на друга, сжалился над нами баргузин, не стал забирать. Видать, Бурхан попросил его.

- Ну ты морской, так круто рулил. Стал между волн - и вперед. Молодец, с крещением тебя, - и тунгусы уважительно пожали мне руку. - Давай за спиртом сбегаю, а то плохо будет, стресс надо снять.

- Да, сказал я, - тащи быстрей.

Теперь я понял, почему они так часто и так много пьют. Мне самому очень хотелось обжечь горло чистым спиртом, чтоб он разлился теплом, расслабляя тело, и смыл пьяной волной все страхи шторма в моем воспаленном мозгу. Так вот почему местные жители - поморы, буряты, эвенки, тунгусы - так сильно напиваются, чтобы в пьяном бреду забыть о том, как часто находятся они на грани жизни и смерти. Если сегодня не забрало море, то завтра может медведь заломать. И материальные ценности – соболя, медвежьи шкуры - у них измеряются бутылками огненной воды. А может, такая жизнь у них в крови, в которой, говорят, уже течет одна водка.

Через час уже большая компания собралась у нашей лодки. Пьем за спасение, угощаем всех спиртом и не просоленным еще мясом тайменя, хвастаясь, какие мы фартовые и смелые - через такой шторм море перешли. Стаканчик, свернувшись калачиком, пьяный валяется на берегу. Тунгус рассказывает всем, как я правильно вел лодку между волн, так, как будто всю жизнь прожил на Байкале. Если бы испугался, утонули бы сразу. Я гордился собой. Да, хоть и испугался, в чем я не сознавался, но справился со страхом и в первую очередь заслуживаю уважения от того, что мы сейчас сидим живые на берегу и хвастаемся, как мы победили шторм. В пьяной эйфории я уже взлетел в воздух и водрузил на своей голове корону, но тут резкий и сильный голос вернул меня на землю.

- Ты что это творишь, – ругал меня Андрей Бобров. – Мы еще не начали работать, а ты уже пушно-меховой цех без начальника хочешь оставить. Какой дурак в такой шторм через море бежит? Ну а вы, два пьяных тунгуса, вы-то местные, что, вас учить, как определить, будет шторм или нет? В следующий раз, как через море идти, воткни колышек возле воды, и если в течение получаса вода сильно прибывает или уходит, значит, шторм будет. Ты что, не слышал? В прошлом году большой научный корабль “Ярославец” с командой из семи человек порывом шквального ветра из долины реки Сармы был перевернут и затонул на расстоянии всего километра от берега. Люди в бинокль видели, как несколько человек из команды забрались на перевернутое днище корабля, но не успели поймать спасательный плот, который порывами сильнейшего урагана унесло в море, и они утонули вместе с кораблем. А наблюдавшие с берега люди ничем не смогли помочь им. Порывами этой страшной сармы посрывало несколько крыш с домов, унесло овец, которые близко находились у берега, а лодки на берегу поднимало и трепало, как флюгера, разбивая их о камни. А вы, три придурка, лезете в такой шторм через Байкал на моторной лодке. Даже большие корабли стоят в отстое, потому что капитаны боятся крутой короткой байкальской волны. Вон, видишь, деревянную лодку, в два раза больше вашей, - выкинуло на берег и разбило в щепки, потому что ленивый хозяин не завел ее в протоку за каменистую каргу, которая гасит волны.

Корона упала с моей головы. Андрей был полностью прав: я вел себя как пацан. Мне не раз говорили про приливы и отливы воды, про облака, которые, если садятся на вершины гор, то жди горного ветра, горняшку, который достигает 30 метров в секунду и дует поперек Байкала. Надо все это записать и выучить все приметы, все обычаи и обряды байкальских поморов.

Ну, что ж, впредь мне наука, надо быть умнее. Спасибо тебе, Бурхан, еще раз, что не забрал ты меня к себе, хозяин Байкала, оставил жить. Спасибо тебе за такие острые ощущения и события, после которых я начинаю переоценивать свою жизнь по-новому. Ты наполнил мою жизнь смыслом. Я не хочу в город, я хочу жить на Байкале. Быть ближе к этой суровой, величественной заповедной природе, хочу ловить омуля, добывать медведей и соболей. Я нашел себя здесь. И нет ничего на свете прекрасней Байкала. Ведь я только краешком своей жизни прикоснулся к нему. А сколько, может быть, я еще увижу. Решено: я буду жить всю оставшуюся жизнь на Байкале.

torop7
 
Сообщения: 7
Зарегистрирован: 01 май 2019, 04:23
Репутация: 3

Re: Священный Байкал. Шесть рассказов Аркадия Машковцева.

Сообщение torop7 » 08 май 2019, 22:48

Шестой рассказ

Тунгуска-Шаманка


Звоню родителям на Урал: хочу остаться на Байкале жить - ловлю килограммов по 100 омуля за одну ночь; добыл медведя и лося; мяса, рыбы ешь не хочу. Северный Байкал это сказка: чистый воздух (ближайший завод находится в 600 километрах от нас), кристально чистая живая вода Байкала. Через несколько лет у меня отдыхали три профессора из Москвы и один американский ученый, они сделали заключение, что вода Байкала реструктурированная и в четыре раза чище, чем в самом чистом озере США. Через день они заставляли меня отбегать на лодке до 10 километров от берега и специальным приспособлением проводили забор воды с глубины 30 метров, там, по их заключению, была вода, которая по своему составу идеально подходит для человека. Если пить эту воду по 1,5-2 литра в день, можно за 20 дней поменять свое тело на клеточном уровне и избавиться от многих болезней. Так хочется, чтобы мои друзья, родственники приехали сюда и сами увидели это первозданное, заповедное чудо, где временами в тайге кажется, что здесь точно не ступала нога человека. Пусть брат Виктор бросает все, берет моих жену и сына и срочно выезжает на Байкал.

А в то время у меня дома все кипело шкворчало и булькало. Стаканчик с соседкой тетей Любой, женой Володи, делали кровяную колбасу, топили медвежий жир, варили двухведерную кастрюлю холодца. Опаленная губа, изрезанная на куски, дымилась на столе, а хвост сохатого, сваренный со шкурой, лежал на тарелке посередине стола, тем самым подчеркивая, что это центральное блюдо.

- Вот, пробуй, – Стаканчик отрезал кусок хвоста. – Видишь, один жир. Если без шкуры варить, сразу бы растаял.

Я почти не жую, глотаю куски хвоста, губы, ложками ем уман-костный мозг лося. Да, это все намного вкуснее самых лучших блюд, которые я ел в ресторане Свердловска. Стаканчик колдовал над прямой кишкой, которую предварительно Люба вымыла в воде с уксусом, чтобы устранить запах. Он перевязал ниткой конец кишки, засунул туда язык, куски сердца и почки, отварил два часа в подсоленной воде, и получилась такая метровая колбаса: язык отварной сам по себе очень вкусный, а тут его еще окружал сочный слой жира прямой кишки. Вкусно – это не то слово.

Года через два ко мне приезжали друзья, и мы с ними добыли изюбра. Я научил их жарить печень: режешь кусками толщиной в один сантиметр и жаришь с одной стороны минуту и с другой стороны минуту, солишь, перчишь, она получается мягкой и с кровью, при этом сохраняется гемоглобин. Друзья завозмущались, но, видя, как мои тунгусы вообще едят ее сырой, попробовали, и она им очень понравилась. Валера, что стрелял этого зверя и добыл его, с усмешкой смотрел, как я возился с прямой кишкой, выдавливая из нее остатки уже переваренной пищи, мыл в уксусной воде, выворачивал, снова мыл, полоскал, засунул туда язык. Глядя на все это он заметил: “Прямая кишка это же [вырезано. автоцензор], и язык в ней. Это блюдо, что называется, “язык в жопе”. И с его легкой руки к этому блюду так и прилипло это название.

Я тоже хотел приложить руки к этой мясной кулинарии, вспомнив, как охотники угощали меня вяленым мясом. Оно очень понравилось мне: ведь звери поедают уникальные травы альпийских лугов Байкала и пьют его чистую воду. Я нарезал длинными тонкими кусками полную кастрюлю мяса сохатого, замочив его в соленом растворе с перцем и пряностями. Через сутки повешу на солнце, оно подвялится, обдам дымком - вот и сухое вяленное мясо всегда под рукой и в походе перекусить, да и закусить, всегда будет чем.

После такого сытного ужина мы всю ночь с тунгусами прибивали шкуры на щиты. Скоблили нерпу, добытую мной на камне, работали до седьмого пота над шкурой медведя, чтоб положить ее в раствор для выделки.

- Ну что, вот у нас и есть двое суток, пока шкуры сохнут, - можно сбегать проверить петли. - Стаканчик напоминал об этом постоянно. - Медведь попадет в петлю, проквасим и шкуру и мясо.

Отдохнув после тяжелой ночи, в середине дня мы собрались на берегу Байкала. С юга нанесло туман и закрыло противоположный берег. Что будем делать?

- Бежим через море. Ничего, туман должен подняться, а солнце, смотри, чтоб всегда тебе светило в правое ухо.

Летнее яркое солнце, пробиваясь через туман оранжевым шаром, жарило так, что мы в тумане были словно в теплице.

- Давай вперед. Полтора часа, и мы на том берегу.

Сорок пять минут в тумане. Впереди не видно ничего. Остановка – середина моря: Бурхана надо уважить. Брызгаем водкой, пуская по кругу кусок кровяной колбасы. Одежда на нас вся сырая, липнет к телу, влажность, наверное, под 100%. На душе тоскливо. Но - вперед, солнце светит в правое ухо, стекло лодки ловит мелкие влажные капли тумана, сбегающие вниз ручейками.

Наконец-то полоса тумана резко закончилась. Противоположный берег открылся во всей своей красе Томпинской губой и большими обрывами мыса Амачан,. Мои сомнения были напрасными: лодка шла правильным курсом. До мыса Амачан было километра три. Тунгус показал на “Томпу”: с берега машут. Смотрим в бинокль. Да, кто-то машет - привязал на шест красную тряпку. Поворачиваем на “Томпу”. На берегу стоит брат по крови Витя Иванов, но я не узнаю очертания прибрежной полосы: последний шторм, который прихватил нас у села Байкальского, намыл и возвел довольно большие насыпи из гальки и песка, зато на мысу слизал весь берег. Вот это сила!

- Ты что мимо бежишь?

- Да петля у нас на медведя стоит на Амачане.

- А у нас час назад турист весь в крови вышел из леса. По тропе вдоль берега шел, на медведицу наткнулся с двумя медвежатами: нерпу дохлую штормом выкинуло, медведица ее ела. Сначала, говорит, отскочила на Бугор, а потом на него бросилась, ударила лапой чуть ниже паха, ногу порвала, руку сломала, ключицу, похоже, и ребра тоже. Говорит, очнулся весь в крови, кое-как поднялся, с палкой километра два брел. Санитарный вертолет по рации вызвали, ждем. Вам машу, думал, может, в лодке врач, хоть первую помощь нормально окажет.

Послышался гул вертолета. Вот он уже завис над нами и медленно опустился на посадочную площадку. Из него выскочили два человека в белых халатах с носилками, скоро они уже заносили раненного туриста в вертолет. Мы подошли ближе.

- Сделай ему обезболивающий, у него болевой шок. - Врачи работали споро: один перевязывал рану, другой ставил укол. Турист очнулся:

- Доктор, я буду жить?

- Будешь.

- Если я выживу и вернусь весь раненный в Москву, буду там героем. Я всем буду рассказывать, как схватился на Байкале с медведем и чудом остался жив, - размечтался он.

Да, каждому свое. Мы переглянулись.

- Хорошо хоть медведица по следу не пошла, по крови, наверное, медвежат уводила, – заметил Тунгус.

Вертолет унес раненного туриста. Мы засобирались, я передал братану бутылку спирта.

- Петли проверим и забежим. Ночевать будем у вас, - пообещал я.

Медленно подымаемся в гору в том месте, где мы тащили мешок с протухшим жиром. Выходим на тропу. Есть! Сидит! Тунгус схватил меня за руку: “Ружье!” Ружье наготове, пуля, картечь. Тихо подходим. Медведь лежит под деревом. Готов: уши стоят - задавился. Тунгус ругает Стаканчика, почему узел не завязал, чтоб петля до конца не затягивалась, живой бы медведь был, не задавился бы. Вокруг дерева все изрыто, сам ствол был искусан - обгрыз его медведь, подрал когтями, боролся за свою жизнь. В нескольких местах десятимиллиметровый тросик был уже почти перекручен. Еще немного, и он бы лопнул – вот это сила. Тунгусы, снимая петлю, что-то повеселели.

- Смотри, еще не закоченел, обдирать хорошо будет.

- Стаканчик, ты снимай шкуру, а мы с Володей пойдем проверим остальные.

Следующая петля была пустая.

- Давай снимай, - сказал Тунгус.

- Зачем?

- Да вдруг туристы пойдут по тропе, а медведь притаился в яме, которую выроет под деревом, внезапно кинется на людей и порвет их.

И следующая петля на тропе была пуста. Видать, наш ревел, метался в петле и распугал остальных. В стороне, в шалашике, петля тоже была пуста. К моей радости: мне не нравилась охота на медведя петлей.

Тунгус помогал обдирать медведя. Вырезал желчь, срезал со шкуры сорочье мясо и жир. Я не мог себя пересилить, чтобы хоть как-то помогать им. Если честно, то я думал, что медведь будет в петле живой, и мы будем стрелять его, и сейчас чувствовал какую-то неудовлетворенность от охоты.

- Зря мы за море побежали. За этим, что ли? Может, я пройдусь по тропе с ружьем?

Тунгус встрепенулся:

- А что, давай я тебя на озеро Повело отведу, тут где-то километра полтора. Там изюбр, сохатый каждую ночь ходит, в озеро от гнуса лезет, всю ночь в воде стоит - ты его там скараулишь. А мы мясо затопим, сети поставим, а я завтра за тобой утром опять прибегу.

Это мне нравится. И вот уже мы с Тунгусом идем по тропе, он рассказывает мне, где нужно калтус посмотреть: “Здесь переход зверовый, можно покараулить”.

Подходим к озеру. Старое, обросшее мхом зимовье. Тут тунгуска-шаманка жила, давно умерла. Охотники его обходят. Дверь приоткрыта: старые нары из листвяничных жердей, разваленная печка из камней без трубы.

- Пошли, место покажу,где сидьба, а то мне еще надо вернуться, Стаканчику помочь с медведем разобраться.

Старая сидьба, видно, что давно тут не сидели: везде проросла трава.

- Вон, видишь, конец озера. Там зверовая тропа, оттуда зверь должен прийти, - учил меня Тунгус. - Не торопись, я часов в пять утра прибегу, все вместе сделаем. Если сильно темно, не стреляй, дождись, когда светать будет. Выстрел делай только прицельный. Ну, давай, удачи! Утром жди.

Я сел, подложив под себя понягу, и стал слушать лес. Где-то далеко дятел выбивал трель, запуская по лесу свои автоматные очереди. Метрах в ста по озеру покрякивали утки, хлопая крыльями по воде. То там, то здесь слышались удары щучьего хвоста. Тунгус говорил, тут много щуки и язя на нерест заходит.

Недалеко от меня на дереве возилась белка - у нее свои заботы, некогда рассматривать меня, и я, прислонившись к пню, ушел в страну сновидений.

По тропе медленно подходит ко мне женщина в длинном темном платье, расшитом бисером, полосками соболиного меха, хвосты белки свисают с плеч к низу ее красивого платья, сложный орнамент из белого меха горностая украшает наряд.

- Охотник, ты пришел добыть моего красавца-изюбра? Ты отдыхай, я помогу тебе, но ты останешься здесь.

Что? Это уже не сон! Я пытаюсь открыть глаза, но не могу. Руки и ноги мои отяжелели, не могу пошевелиться, кто-то держит меня. Наконец с большим усилием я просыпаюсь: никого нет, но не покидает ощущение, что кто-то тут рядом находится со мной. Руки и ноги налиты тяжестью. Приснится же такая хрень!

Начинает темнеть. Сон улетучился, как не бывало, я с опаской оглядываюсь по сторонам. Налетел сильный порыв ветра. Он завыл верхушками могучих кедровых исполинов. Что-то гудело, похожее на вой, плач ребенка и недовольный человеческий голос одновременно. Это темные силы. Шаманка-тунгуска? Эти черные мысли отдавались во мне слабостью изнутри. Деревья, прибитые ветром к берегу озера, скрипели и колотились друг о друга. Бурхан, защити меня. Господи, спаси и сохрани. В голове моей вмиг произошла переоценка незыблемых устоев “человек – царь природы” и “ему подвластно все”. Хрен с маслом! Ты самая уязвимая частичка природы, притом самая слабая. Что ты знаешь о ведьмах, Бурхане, шаманке? Ведь ты уверен, что их нет. Стоп, не сходи с ума. Стреляй в воздух. Нет, нельзя в тайге просто так стрелять, тебя же учили. Костер, костер надо жечь. Нет, тайга – пожар, ты же лесник. Скорее на тропу, там огонь запалить. Чья-то рука нежно провела по моей спине. Что, испугался? Резко оглядываюсь - небольшое облачко серым вихрем отлетело в сторону. Все, конец. Костер на тропе. Быстро, сгреб старые сосновые иголки и мелкий хворост, торопливо чиркаю спичками, ломая их. Огонь занялся, раздвинув темноту. Я бросал ветки, сучки, и костер, набирая силу, осветил все вокруг. Вдруг резкий щелчок разметал мой костер на десятки мелких огоньков, все равно что патроны, на тропе. Нет, это шаманка! Мне же говорил Тунгус, костер на тропе нельзя разводить. Хватаю ружье на ощупь, бегу по тропе, зимовье – вот оно, зимовье. Быстрей туда, внутрь, закрыться, затопить печку. Нащупал на двери старую скобу, с трудом закрываю дверь, чиркаю спичкой: вот большой гвоздь с веревкой, наматываю несколько раз на скобу, на гвоздь… Все, крепко, снаружи не открыть. Метнулся к печке - дров нет.

Наружу не пойду: страшно. Присел на старый листвяничный лежак, ружье в руках, предохранитель снят. Начинаю понемногу успокаиваться. Ветер треплет целлофан, которым затянуто маленькое окошко, как будто кто-то стучится в него. Шаги вокруг зимовья, явно слышны шаги. Кто, кто там? Вдруг резкий рывок с силой распахнул дверь зимовья, которая чуть не слетела с петель. Это Тунгуска, это ее зимовье. К Байкалу быстрей, к Байкалу, там мое спасение. Жуткий страх придал мне ускорение. Сломя голову я кинулся по тропе к Байкалу, теряя ее, запинаясь о корни деревьев, старые пни, на всем бегу налетая на бурелом поваленных деревьев, царапая лицо и разбивая в кровь руки. Сердце уже давно выскочило из груди и билось где-то под кадыком. Ружье, ружье бы не потерять, ударила мысль в голову, а может, это дерево очередной раз ударило мне в лоб. Вот он, берег Байкала. Скользкий камень помог мне упасть на галечник со всего маху, рядом брякает ружье. Берег! Я спасен, я живой. Подняться не могу, силы оставили меня. В голове одно: “Ну что, царь природы? Нет, ты просто маленькая трусливая частица этой природы, и любой скользкий камень может уложить тебя в инвалидную коляску, а медведь, наткнись ты на него, просто бы сожрал тебя, и не было бы тебе ни могилы с крестом или красной звездой, лишь большая липкая куча с не переваренными пуговицами на тропе напоминала бы некоторое время о тебе”. За ухом на шее что-то сильно зудело, нащупал рукой: клещ. И ты тоже, ничтожный кровосос, хочешь лишить меня жизни? Хватит, я уже понял, что я маленькая слабая частица природы и не могу жить без цивилизации, я хочу в город. Шаманка-тунгуска… Бурхан, скажи, что же это было. Может, это плод моего воображения? Да нет, все было реально, и легенды, духи, шаманка-тунгуска, Бурхан – все это есть на самом деле. Поднимаюсь, руки и ноги дрожат. Недалеко вижу остатки тлеющего огня. Под обрывом на лапнике спят мои друзья, вот это настоящие дети природы. Бужу.

– Ты что такой загнанный и исцарапанный? - Я молчу.

Пьем чай, собираемся, и домой, в село Байкальское. Сереет, скоро будет светать. Стаскиваем лодку, подымаем мешки с медвежьим мясом, с трудом вытаскиваем мешок со шкурой, куда наложены камни, чтоб затонула. Находим наплав от сетей. Рыбы много: крупный серый хариус, леночки, небольшие сижки.

- Рыба по ячее, - говорит Тунгус. А ячея сорок миллиметров. Но меня это не радует. Взревел мотор, лодка уносит нас от этого страшного берега.

Светает. Середина Байкала. Стоим. Я достаю бутылку спирта.

- Да ты же сказал, что водка кончилась еще вчера.

- Братану кровному берег, Витьке в “Томпу”. – Разливаю на троих, брызгаем Бурхану. Пью грамм сто пятьдесят чистого спирта, не чувствую его крепости. Ну, Бурхан, пропусти нас домой.

Бежим по морю. Вода в Байкале - как в ложке. На востоке выглянуло из-за гор солнце, и вместе со спиртом уносятся мои страхи. А может, ничего и не было? Спасибо тебе, Байкал, ты дал мне понять, что я твоя маленькая и самая уязвимая частица.


Светлой памяти Аркадий.
Последний раз редактировалось torop7 08 май 2019, 22:54, всего редактировалось 1 раз.

Аватара пользователя
Степанычь
Супермодератор
Супермодератор
 
Сообщения: 3778
Зарегистрирован: 14 мар 2009, 22:54
Откуда: Иркутск
Репутация: 875

Re: Священный Байкал. Шесть рассказов Аркадия Машковцева.

Сообщение Степанычь » 09 май 2019, 12:52

С огромным удовольствием прочел уже два рассказа!
Автор пишет незамысловато, но зато очень понятным языком.
Интересно читать про родной Байкал и удивляться, что всего 30 лет назад так все было.
Спасибо за публикацию! :+ :hi:
Можно узнать, Вам А.Машковцев кем то приходится?
Мы здесь для того, чтобы стать воспоминаниями наших детей.

torop7
 
Сообщения: 7
Зарегистрирован: 01 май 2019, 04:23
Репутация: 3

Re: Священный Байкал. Шесть рассказов Аркадия Машковцева.

Сообщение torop7 » 09 май 2019, 18:36

Спасибо. Аркадий был моим близким другом.

Аватара пользователя
ANIX
 
Сообщения: 81
Зарегистрирован: 11 фев 2010, 18:15
Откуда: Иркутск
Репутация: 69

Re: Священный Байкал. Шесть рассказов Аркадия Машковцева.

Сообщение ANIX » 12 май 2019, 13:53

Спорное впечатление после прочтения, с одной стороны отношение к Байкалу, как к живому существу, а с другой стороны хищничество, порой на грани с браконьерством. Я, конечно, понимаю, что так жили, и так живут до сих пор местные жители, родившиеся и выросшие в прибрежных поселках.
Но какой-то осадок, горькое послевкусие, все таки остался.

Аватара пользователя
Сергей86
Одноклубник
Одноклубник
 
Сообщения: 371
Зарегистрирован: 30 ноя 2013, 11:19
Откуда: Иркутск, Солнечный
Репутация: 472

Re: Священный Байкал. Шесть рассказов Аркадия Машковцева.

Сообщение Сергей86 » 13 май 2019, 12:37

Не смог дочитать. Пьянка, сети, дикая и бессмысленная охота..... неприятно.

ЗЫ А рыбы то нет действительно потому, что её рыбаки с удочками выбили......
Изображение

След.

Вернуться в У костра

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 6

cron